— Понятно… — Она покрепче сжала авокадо.
— Он скоро придет. Проходи.
Софи прошла за ним в коридор, выстланный крупной шахматной плиткой. Тут было много зеркал, а в углу стояла статуя — гипсовая девочка, которая всю жизнь украшала готическую беседку Хай-Плейс (Фергус говорил, что от дождя гипс растает, как сахар).
— Привет, — сказала Софи, погладив девочку по голове.
— Она чудесная, — заметил Тони Тернер. — Такая застенчивая.
— Раньше она была моя. Стояла в моем саду. — Софи убрала авокадо обратно в сумку.
— Да, конечно… — смутился Тони, а потом бодрым голосом произнес: — Хочешь посмотреть наш сад?
Наш?! Софи покачала головой:
— Я лучше дождусь папу.
Тони терпеливо ответил:
— Твой папа хотел, чтобы я его тебе показал.
— Пусть сам и покажет.
Софи жутко разозлилась. Она прошла в комнату, которую увидела с улицы, и потрогала знакомую мягкую спинку дивана. Это был ее диван, папин диван… их диван. Тони немного помолчал, глядя на хрупкие плечи Софи.
— Тогда я пойду к себе, — наконец, проговорил он, — пока Фергус не придет. Он всего на минутку вышел.
— Прости, мне вдруг страшно захотелось клубники на ужин, — сказал Фергус. — Я даже подумал, что встречу тебя на улице.
Он обнял дочь, не выпуская из рук пакет с клубникой, и Софи почувствовала ее запах — странный, резкий, почти ненатуральный. Отец совершенно не изменился и пах, как прежде, однако на нем была новая темно-зеленая рубашка с костяными пуговицами.
— Кто этот…
— Тони? Мой деловой партнер. Без него я бы не смог купить дом.
Софи отстранилась.
— Он сказал «наш» сад.
— Правильно. Дом принадлежит нам обоим.
— Ты мне ничего о нем не говорил! — по-детски заявила Софи.
— Скоро ты и сама все узнаешь. Он очень хороший. Уже шесть лет реставрирует для меня разные вещи. Недавно у него умерла мать, и он решил вложить наследство в половину дома.
— Говоришь разумно, — грубо ответила она.
Фергус взял ее за руку.
— Зато ты — нисколько. Пойдем, я покажу тебе дом. Увидишь, сколько тут твоих фотографий. Смотри: даже здесь две.
Софи обернулась и увидела два снимка, сделанных в разное время. На одном ей было три, на втором семь. Странно было видеть их в этой чудной, удивительно знакомой лондонской гостиной. На обеих фотографиях она глупо улыбалась, еще не зная, что ее ждет.
— Кухня у нас на первом этаже, — сказал Фергус. — Дверь оттуда выходит в сад. Я живу на втором, а Тони на третьем — он все-таки моложе и подниматься ему легче. Мы подумываем завести кошку.
