К тому же Джина с Фергусом рассорились и весь вечер провели в разных углах праздничного шатра (шатер был в розовую и белую полоску, украшенный французскими окнами в пенополиуретановых наличниках с ионическими колоннами, которые хозяйка заботливо оплела лентами и цветами). Они были нарочито вежливы с чужими людьми, как бы подчеркивая свое презрение друг к другу. Фергус казался безразличным, Джина — напуганной.
Стюарт Николсон, старший член Уиттингборнской ассоциации врачей, спросил Хилари:
— Как думаете, сколько они протянут?
— Долго! — резко ответила та. — Их хлебом не корми — дай поругаться.
Стюарт откусил слоеный пирожок, осыпав Хилари хлопьями теста, и подмигнул:
— Вам видней.
Позже, по дороге домой, совсем скиснув от апельсинового сока и лицемерного радушия, думая о делах и заваленном бумагами столе, Хилари не выдержала. Она только что просмотрела очень выразительную пантомиму на тему «кто куда сядет в машине» (в результате Лоренс сел вперед, а Джина с Фергусом забились в противоположные углы заднего сиденья). Их мрачные взгляды, упертые в окна, взбесили Хилари, и тонкий шнур ее самообладания лопнул.
— Если вы не можете вести себя цивилизованно даже на людях, — заявила она, включив заднюю скорость, — то я не понимаю, зачем вы вообще друг друга терпите!
Наступила долгая, неуклюжая тишина, во время которой все отвернулись от Хилари, а она злобно уставилась на дорогу. Наконец, очень вдумчиво и спокойно, как ни в чем не бывало Лоренс произнес:
— Ну и вечеринка была — ужас! И зачем мы только поехали?
Дверь за спиной у Хилари приоткрылась.
— Мам…
— Что? — спросила она не оборачиваясь.
— Ты не можешь спуститься?
— Зачем?
Адам пролез между ее столом и стеной. Хилари подняла глаза. Волосы ее сына, коротко подстриженные сзади, спереди падали ему налицо; руки он спрятал в длинных рукавах мятой рубашки. Хилари вздохнула. Она обожала Адама, но сейчас ей было не до него.
— Что-то стряслось?
— Джина… Она у нас дома. Плачет. Велела тебя не беспокоить. Гас сварил ей кофе.
— Джина?! Так я же отвезла ее домой два часа назад!
Адам пожал плечами и убрал волосы за уши, открыв лицо, очень похожее на отцовское, только совсем юное и, увы, прыщавое.
— Лучше спустись. Хочешь, я принесу бренди?
— Бог мой, неужели все так серьезно?..
Он опять пожал плечами, сморщился, подбирая нужные слова, и сказал:
— Выглядит она так, будто кто-то умер…
