Но времени обдумывать это не было.
Потому что навстречу мне вышла Ялина, расчесывая свои темные локоны широким костяным гребнем.
Выходило это у нее странно: будто она их снимала — не как парик, а по отдельности волосинку за волосинкой, будто футляр, — и оттуда вмиг показывалось извитое бледное золото, роскошное, как у шляхтянки былых времен.
Затем гребень прошелся по траурной одежде — и она оказалась облачена в средневековую роскошь. На нижнее платье, я так думаю, пошло не меньше пятидесяти локтей золотистого воршанского атласа. Поверх него было надето второе, белое с голубыми, отливающими серебром разводами и многочисленными разрезами на рукавах и подоле. Талия была перевита тонким золотистым шнуром, спадающим почти к земле двумя кистями. Ее новые волосы, распущенные по плечам, были украшены чем-то вроде кораблика, сотканного из серебряных нитей. С обоих его рожек свисала к земле тонкая белая вуаль.
Снова живая цитата из книги. И снова писаная — нет, неописуемая! — красота.
— Вы тоже изрядно похорошели, мой жених, — улыбнулась она, поймав мой взгляд.
— Жених? Вообще-то с запросом сказано. И что теперь — под родительское благословение стать, как положено?
Всё это начинало выглядеть… скажем так, не совсем забавным.
— Ну уж нет, — сказала Ялина. — Предки вас в своих разговорах и прочих напутствиях потопят хуже, чем в подведомственном болоте. Пойдемте лучше наверх, я вас хотя бы кофе напою.
Столовая, как выяснилось, была расположена наверху. Преодолевая широкую дубовую лестницу, я на каждом марше встречался глазами с портретами неких зеленовато-бледных персон, что, на мой непросвещенный взгляд, слишком напоминали людей.
— Деды, прадеды и прочие предки, — коротко объяснила моя спутница.
Еще больше меня удивило то, что фамильные личины и образины встретили меня и в огромной, мрачной столовой, чьи готические потолки и даже высокие витражи на сводчатых окнах заволокло тем же вездесущим туманом. Видит Бог, они куда больше прежних походили на нечто земноводное.
— Садитесь, — прервала мои размышления девушка. — Прибор для вас уже выставлен.
Это было старинные и старомодные, грубые и в то же время какие-то достоверные в сей грубости изделия: чашки, блюдца, сливочник, высокий кувшин с тонким, оттянутым книзу носиком. Их как бы слегка примятая и сильно почерневшая поверхность впечатляла настолько, что от одной лишь мысли, что кофе мне придется пить именно из этих безразмерных лоханок, меня снова пробило на крупную дрожь.
