В первый раз новелла вызвала у него лишь недоумение. Сейчас Алек принимает её почти как вариацию собственной судьбы.
Вот он каков нынче. Обезглавленный. Без головы. Без разума. И небеса над ним поистине в лохмотьях… В точности по названию.
Массовая культура родилась вместе с всеобщим средним образованием.
По сути дела, это одно и то же.
«Меня заслали сюда учиться из середины двадцать второго века от Рождества Христова. Собственно — изучать средневековую ментальность в рамках программы Университета Экспериментально-Альтернативной Истории. До сих пор не понимаю, настоящий, истинный вокруг меня мир или игровая модель.
«Что такое истина?» — спрашивал Пилат. Но лично меня вопросы абсолюта волнуют всё меньше и меньше. Ибо сын прекрасной мельничихи просвещается в этом до сих пор. Возможно — отбывает каторгу, с какой стороны на это посмотреть.
Я говорю картинками — и не о Пилате. С ним разобрался сам Михаил Афанасьевич. И не о Теодаре. Кто я, чтобы о нём судить?
О себе самом. Полном тёзке великого писателя.
В Клингебурге я поначалу был всего-навсего парень на подхвате, не обладающий никакими особенными талантами. Раньше Домициата сокрушалась из-за этого, теперь перестала. Что я из других, очень дальних краёв, она приняла легко и быстро; городской собор в духе ранней готики соблазнил не одного пилигрима. Он ещё строится, и тем, кто подсобляет общему делу, платят неплохие по здешним временам гроши. Иногда снабжают и охапкой вполне годных дров.
Домициата — моя хозяйка и притом завидная невеста: русые волосы, милое личико, неплохое приданое в виде отцовой кузни да росчисти за городской стеной, где пришлый монах лет семь назад посадил два десятка яблоневых дичков, привитых по всем правилам, и окружил терновой изгородью. Я с Домициатой не живу — это касается не общего крова, но всего, что обычно вытекает из последнего. Не удостоился: по-прежнему на положении «этого парня». С недавних пор терновник разросся.
Структура здешнего универсума проста. Под высоким сводом из хрусталя невиданной прочности, с гравировкой из солнца, луны и звёзд, гнездятся замки знатных, монастыри клириков и города, куда стекается ремесленный люд. Все три вида крепостей окружены стенами, вплотную к ним примыкают поселения серветов — чтобы мирному населению было куда бежать в случае военных действий. Замковые крестьяне выращивают зерновые на общинных началах и пасут скот. Монастырские конверсы культивируют сады, огороды и лекарственные травы, делясь с крестьянством передовыми сельскохозяйственными технологиями. Также если и есть в округе племенной скот для случек, то за ним — к тем же монахам. Рыцари во главе своих кнехтов охраняют от разбоя пути и стены, иногда сопровождают отпрысков, желающих обучиться у клириков грамоте, музыке и живописи, чаще — самих клириков, паломников и купцов. Города куют оружие и доспех для рыцарей с кнехтами, сплетают для их супруг роскошные украшения из золотой и серебряной скани с эмалью и самоцветами и поставляют дороге торгашей и богомольцев. Странствующие клирики — забота монастырей и монастырских школ. А вот откуда берутся на дорогах бродячие актёры, то бишь гальяры, — остаётся тайной за семью печатями. Их неплохо принимают в замке, с неким душевным напряжением — в монастыре, где они исполняют «игры о святых чудесах», иначе миракли, и с нетерпением ждут в городах, подобных нашему.
