— Ты же видишь — к устью реки, что всё вбирает в себя: и хорошее, и дурное, — точно сама жизнь. Да она сама и есть жизнь, ее глубинный смысл и стремительное внешнее течение, — говорил Камилл. — Я знаю, я почти что оттуда родом.
— Она очищает нашу грязь, но как же трудно ей самой очиститься от скверны, — вздыхал Субхути.
— Не легче, чем воде, низводимой с неба, — отвечал Древесный Мастер. — Камиль, ты слышал когда-нибудь сказку о верблюдицах Аллаха так, как ее рассказывают не в вашем городе, а вблизи границы с Ираном?
— Да. По небу идет, грузно ступая, стадо дойных верблюдиц с верблюжатами. Они огромные и мохнатые, как горы на севере, — задумчиво начал юноша. — Копыта их высекают молнии. Они пьют воду, что испаряется с лица земли. До того, как самудяне подрезали поджилки чудесной верблюдицы, которая была им дарована по слову брата их Салиха, ее сестры очищали в своем чреве земную воду и возвращали ее на землю чудотворной влагой, которая омывала раны земли и обновляла ее лицо. Но после убийства они пропускают через себя воду, не изменяя ее, и яд льется сверху на наши головы и плечи, на камни строений и металл куполов, усугубляя наши страдания.
— Говорят, в Руме теперь любую воду стали кипятить, — вмешался практичный Майсара. — Чтобы убить вредное.
— Любую жизнь, даже самую маленькую, — поправил Барух. — Только неживая отрава остается как была, а маленькие существа есть и полезные, и необходимые. Так что невеликая от того помощь человеку.
— Мы встречались с тобой у меня на родине, Плотник? — спрашивал тем временем Субхути.
— Я там, во всяком случае, не бывал и не учился, — отвечал Камилл. — Но когда я спускался вниз по течению Великой Реки, чтобы заложить свой возлюбленный город, ты шествовал к устью по другому ее берегу — славнейший и победоносный седой полководец, — и стяги трепетали над головами твоих воинов.
Странники, тихо беседуя, шли через населенные места: ноги ступали здесь по булыжнику или окаменевшей смоле, и ее жесткость отдавалась во всем теле, от пяток до маковки. Стены были высокие и нависали над грязью боковых улиц — такая архитектура завелась еще с времен Безанта. На караван почти не обращали внимания: все жители заняты были своим делом, по виду скучным, и своею прибылью.
— Города — настоящие отстойники цивилизации, того, что здесь сходит за культуру и самобытность, — переговаривался Мастер с Барухом. — Как на отмель реки выносит всякий дрязг, так и в города — и оседает там.
