Тонкие пальчики обхватывают сильную шею, гладят смуглые щеки и бороду, касаются обруча на тёмных кудрях.
— Какой красивый камень посерёдке. Это алмаз? Тот самый?
— Да. Видишь, как сверкает?
— Ночной огонь. Ты мне дашь самую чуточку покрасоваться?
— Пока нет. Мала ты для него. Это мама… мамин.
— Разве это причина?
— Конечно. Вот подрастёшь немного, выдам тебя замуж — получишь Багиру в приданое.
Он поднял девчонку на руки и понёс вверх по ступеням, дивясь, до чего ж она лёгкая. В своем кабинете уложил на диванчик, на всякий случай стянув руки и ноги шнуром от гардины. Липкая лента — штука весьма неделикатная.
Время ей проснуться, однако. Фрэнк достал из ящичка сигару, отрезал кончик небольшой гильотинкой, зажёг и сунул в рот. Уселся в кресло напротив.
Лэмми заморгала, пошевелилась, пытаясь вытащить руки. Открыла глаза.
— Как любезно с моей стороны — внёс в дом, уложил баиньки, да еще запеленал. Верно?
— Вроде бы да. И к чему были такие старания?
— Пустяки. Хотел рассказать тебе одну сказочку.
— Наверное, дикое занудство, если понадобилось меня дурманить и связывать.
— Не скажи. Как тебе — головка ясная? Регалию не желаешь?
— Спасибо, я привыкла к тростниковым пахитоскам.
— Это что еще? Таких давно не делают.
— Так и я давно не курю. Разве что опиум-сырец, по старой памяти.
Фрэнк в душе смеётся: она выдаёт себя, вольно или невольно.
— Тогда слушай. Веке этак в первом до рождества Христова на рудниках Голконды отыскали непонятный камешек: кристаллы любого цвета были тогда не в новинку, но этот был какой-то неправильный. Широкий и плоский, причём, как бывает с минералами искажённой структуры, твёрдый до необычайности. Древние гранили камни из рук вон плохо, так что они еле сняли с него фаску и оправили в золото. Да, забыл сказать, алмаз был чёрным. Ну не прям как уголь, естественно, но почти. Приметный, одним словом. Я так думаю, до поры до времени он осел в одном из этих крошечных княжеств, до которых не было дела ни Тамерлану, ни Бабуру.
— Откуда у тебя сведения?
— Погоди. Говорили, что он передавался по женской линии и в этом качестве считался оберегом каждого из царственных домов. Что-то там такое воплощал особо гибельное для его врагов.
— Все исторические самоцветы такие, — отозвался голосок с дивана. — Рассказал бы что позабавнее.
— Сейчас будет и забавное. Когда в восемнадцатом веке уже Христовой эры началась большая заварушка между англичанами, французами и местным населением, один шевалье из мелких поднял Черный Камень с трупа богато одетой женщины. Солдата расстреляли за мародерство, отягощенное убийством, алмаз подарили Луи Многолюбивому взамен утраченных индийских территорий… Тогда его и окрестили «Сиянием Зла». Перевод, разумеется, условный.
