А потом девушке с великим трудом расчесали тёмную косу, натёрли жиром для того, чтобы пряди лучше скользили, разделили натрое и переплели широкими газовыми шарфами так, что натуральный цвет весь оказался внутри. Нарядили в женское — голубая атласная рубаха, шаровары, алый с золотом парчовый халат. Обули в красные сапоги — в их смутном говоре это звучало как хутул. Поверх всего накинули фату такого размера и добротности, что через неё видны были лишь кончики гутулов — и с той, и с другой стороны.
И вручили «названым отцам».
— Ты не бойся — обряд здесь короткий. Говорить ничего не надо, сватья всё скажут и куда надо надавят, в смысле встать-сесть. Кормиться с церемонией тоже, за жениха с невестой гости кушают, — скороговоркой наставлял её Джиз. — Первая ночь — ну, ты, я думаю, не забыла в плену, как это бывает с мужчиной.
Алке было меньше двадцати, когда её унесло в этот сволочной мир, и любимые родители воспитывали девушку в строгости. Альгерду, невзирая на немалые для знатной девицы лета, боготворили все, начиная с оруженосцев и кончая приезжим трувером, но ей самой отчего-то не приходило в голову разменять золотой на медные гроши. Покойный отец сговорил её, как и положено, двенадцати лет, утвердить союз решили года через четыре, дядюшка имел на неё какие-то свои виды. Так оно и шло, не торопясь.
— Джиз, — прошептала она сквозь покров, — я думала, ваше племя ценит, когда невеста бережёт себя для суженого. У нас так.
— Вот ведь шатан, — процедил он, — погоди.
Вокруг неё, слепой и почти оглохшей, закружились, зашелестели голоса. Шузессег, произносили они, меньязжони, нейем, тарабарщина достигла пика — и сорвалась вниз.
— Слушай, Ильдико, — снова заговорил с ней Джизелла. — Это плохо, что твоё девство не нарушено. Снимать печать — и без того дело рискованное и опасное. Тем более ты владеешь сталью и знаешь мощные заговоры. Дева-ворожея — верная гибель мужу, ослабевшему от ран. Но и поворотить назад уже нельзя. Больше сказать не имею права даже как тот, кто передаёт. Как родитель — хотя какой из меня он. Прими всё как есть и терпи. Многие жизни связаны с одной твоей.
Обряд показался ей таким же примитивным, как и вся здешняя жизнь. Ильдико подвели к жениху, который дотронулся до неё обрубком, запелёнутым в гладкий шёлк, будто предъявляя своё право, и сомкнули пальцы невестиной правой руки поверх этой гладкости. Подвели обоих к порогу свадебного шатра — сквозь голубовато-изумрудную паранджу сверкнуло нечто жёлтое, как солнце и очень яркое — и показали, как переступить через порог, чтобы его не коснуться. Можно подумать, Альги такому не учили…
