— Не стрелять, взять живым!
Василий спрыгнул с тачанки, махая саблей.
И вдруг раздался выстрел, Василий рухнул на землю.
— Кто стрелял? — кричит офицер.
— Я стрелял.
Смотрит офицер: стоит мужик с парнями, в руках винтовку держит. Это Лытаев с сыновьями. «Он наш общий враг, — говорит, — потому и убил». Ксения кинулась к суженому и застонала, словно чайка над озером. А Лытаев говорит старшему сыну:
— Не хотела она с тобой под венец идти, бери ее так! Волоки в сарай!
Как услышала Ксения это, схватила саблю, которую любимый из рук выронил, и крикнула:
— Не подходи — зарублю!
Парень остановился, а отец его подначивает:
— Девки испугался? Говорю тебе, бери ее силой!
Тут двинулись на Ксению все братья и отец Лытаевы. Она и побежала к Манычу. На пути уж саблю бросила, чтобы легче бежать было. Добежала до озера, а Лытаевы уже за спиной дышат. Повернулась к ним Ксения, посмотрела гордо так и говорит:
— Ну, берите теперь меня из озера, если достанете!
И как была в фате, в подвенечном платье, так и бросилась в воду. Где уж ее достать! Так и скрылась навечно в Маныче.
А вскоре после этого чайку-то народ и приметил. Белая-белая, как невеста, покружится с жалобным криком и сядет на крышу дома, где Ксения жила. И решили люди: не иначе, Ксенюшка это, по любви своей погубленной плачет.
Старое, изломанное бурями дерево долгие годы одиноко стояло посреди большого хлебного поля. Откуда оно взялось и почему тут растет? Оказывается, и у него своя история.
Петр, уехавший из родного села в город на учебу, прибыл на несколько дней, чтобы погостить у матери, а заодно рассказать товарищам о новой жизни. Парни и девушки слушали его с большим интересом.
Когда созвали сельчан на общее собрание, Петр тоже пошел. Сходка была на редкость бурной. Мужики решали важный вопрос: вступать или не вступать в колхоз. Начальник из района произнес краткую речь и предложил собравшимся высказаться.
— Ежели я хозяин, то отдай голытьбе и коней, и коров лучших! — возмутился Илья Терновой. — А они чего же, чирики драные принесут?
— Вот, вот, — поддакнул блажной Николка, который всегда поддерживал Тернового, потому что мечтал породниться с ним, выдав дочь замуж за его сына. — Я, значит, своих двух овец тоже должен отдать? А что, к примеру, Василиса даст? У нее же всей живности — кот да Петруха!
— Ты сына моего не трожь! — закричала Василиса. — Тебя завидки берут, что он ученый!
— От энтих-то ученых вся смута и идет, — недовольно прогудел Терновой.
