— Брось, Серега, зря глотку драть, пойдем правду послушаем.
Газета «Правда» и само понятие «правда» становились для матросов чем-то равнозначным, нерасторжимым.
Большевистская группа на крейсере заметно активизировалась, влияние ее на матросов росло.
Однажды на «Аврору» явился докладчик из Таврического, «златоуст» из меньшевиков, рьяный защитник Временного правительства. Его строгий френч и красный бант над нагрудным карманом были призваны, очевидно, сгладить впечатление, производимое упитанным, розовощеким лицом и бархатным, умиротворенно-убаюкивающим голосом.
— Большевики ратуют за создание революционного правительства без либеральной буржуазии, — сказал оратор. — Мы против подобных крайностей. Вы спросите почему? Извольте, отвечу.
Оратор вышел из-за стола, сложил руки на груди и по-домашнему доверительно продолжал:
— Кто помогал нам свергнуть монархию? Буржуазия. Кто помогает нам наладить экономику, государственный аппарат? Буржуазия. Есть у нее и опыт, и энергия, и желание. Что ж, прикажете оттолкнуть, прогнать союзника? Разумно ли это?
Нам говорят: буржуазия в любой момент может предать интересы народа. Я в это не верю, но допустим… Вот мы и выдвинули лозунг: поддерживаем либералов постольку, поскольку они поддерживают нас…
Оратор разъял сложенные на груди руки, свел пальцы — пухленькие, с золотыми волосиками — в кулак, эффектно закончил речь:
— Пока мы вместе, наш революционный кулак — реальная сила. Выдерните из него хоть один палец — и это уже не кулак…
Несколько сот человек слушали не шелохнувшись. Здорово повернул оратор. Петр Курков, собиравшийся от большевиков выступить первым, замешкался: с чего начать? По глазам, по позам, по тишине — по всему было видно: врезалось в сознание — без пальца, пусть даже одного, кулак не кулак…
И тут, в самую трудную минуту, раздался густой голос комендора Огнева:
— Господин оратор, кулак у вас революционный, а ручка, я вижу, барская!
Смешок покатился по рядам, убивая эффект последней фразы, и, прежде чем он захлебнулся, щеки меньшевика зардели красными пятнами. Все, кто раньше, может, и не обратил внимания, пристально смотрели на пухленькие, с золотыми волосиками пальцы маленьких, не знавших труда рук.
— И ручки барские, и речи барские! — подхватил Курков, вышел из строя, стал лицом к матросской братве и, не переводя дыхания, выложил, как говорится, правду-матку. Он вслед за Огневым назвал оратора «господином». Когда тот попытался протестовать, требуя, чтобы ему говорили «товарищ», Курков напомнил, что гусь свинье не товарищ, что рабочие с мозолистыми руками с либералами в бирюльки играть не хотят, им подай восьмичасовой рабочий день, крестьянам подай землю — обещаниями вот так сыты (он провел по горлу рукой — неизменный жест Куркова, когда он говорил о чем-то непомерно опостылевшем). А насчет войны мнение одно: долой!
