На третий день старший шифровальщик, лейтенант Ткач, доложил Сомову:
— Знаки на ожерелье прочесть нельзя. По всей вероятности, это не шифр.
— Что же это тогда? — с плохо скрываемой досадой спросил Сомов.
— Думаю, бессистемная гравировка, товарищ майор.
— Вы уверены в этом?
Лейтенант слегка обиделся.
— За всю службу не было, товарищ майор, чтобы я...
— А не могут ли это быть буквы неизвестного алфавита? — перебил Сомов. — Клинопись, например?
— Нет, товарищ майор. Мы консультировались с лингвистами.
Сомов потер рукой лоб:
— Да, — протянул он. — Задача...
— Неразрешенная, товарищ майор.
Сомов взглянул на лейтенанта:
— Неразрешенных задач нет. Все дело в методе. Доставьте-ка ожерелье ко мне.
Приложив руку к козырьку фуражки, лейтенант вышел.
Когда принесли ожерелье, майор долго рассматривал его.
«Что скрывают эти, такие невзрачные на вид бусинки? — думал он. — Бусинки, которые стоили жизни трем... И кто его знает, что может произойти дальше?»
На следующий день, вызвав Карпова, Сомов сказал:
— Ожерелье надо вернуть Даниловой, и вот почему...
Ксения Тимофеевна Градская, преклонных лет женщина, у которой снимала комнату Лохова, была довольна своей квартиранткой.
Лохова вела скромный образ жизни. К восьми уходила на службу и возвращалась поздно вечером, всегда в одно и то же время.
Друзей и знакомых у нее не было. Во всяком случае, никто не посещал ее запросто.
Приятельских отношений с Ксенией Тимофеевной она не заводила, но и не чуждалась ее.
Случалось, хозяйка заходила в комнату Лоховой перекинуться словом, другим.
Градскую удивляла скромная обстановка Лоховой. В небольшой узкой комнате стояли кровать, письменный стол и радиоприемник «Минск».
— Совсем монашеская келия у вас, голубушка, — заметила Ксения Тимофеевна. — И не видно, что молодая женщина тут живет. Хоть бы занавеси повесили, что ли...
Лохова покачала головой:
— Незачем мне это, тетя Ксеня. Гостей принимать не собираюсь. А одной — и так хорошо.
При этом она взглянула на небольшой портрет мужа, висевший над кроватью.
Градская вздохнула.
Комнаты Лоховой и хозяйки разделял каменный простенок, в котором была забитая и оштукатуренная дверь.
Страдая бессонницей, Градская иногда слышала негромкую музыку...
«Тоскует, бедная», — думала добрая женщина.
Но однажды, проснувшись ночью, Ксения Тимофеевна услышала прерывистый писк. Тогда она не обратила на это внимания. А на следующую ночь повторилось то же.
Любопытная от природы, Градская неслышно поднялась с постели и прильнула к едва заметной щели в двери, в том месте, где недавно отвалился кусок штукатурки.
