— …и посиневшие от холода люди бензином из канистр… — сказал Йожеф.
— …всего девятнадцать терапевтов и шестеро невропатологов… — сказал Мануэль.
— …поливали отсыревшие сучья… — сказал Йожеф.
— …приносили и с тяжелыми ожогами… заедут, например, рукой или ногой прямо в костер, одурев от героина, — сказал Мануэль. — Или не заметят, что сигарета с марихуаной догорела между пальцев до живого мяса…
— …врачам стоило сверхчеловеческих усилий… — сказал Йожеф.
— …двое на грани нервного истощения, — сказал Мануэль.
— …кажется, семи тысячам… — сказал Йожеф.
— …кажется, семи, бедный Йожеф, — сказал Мануэль.
— …пришлось оказывать медицинскую помощь, бедный мой Мануэль, — сказал Йожеф.
— …пришлось, — сказал Мануэль. — Девятнадцать терапевтов и шестеро…
— …колотые, рубленые раны, ушибы, проломы черепа, солнечные удары, треснувшие и сломанные ребра, — сказал Йожеф, — множество случаев отравления морфием и ЛСД…
— …не считая, — сказал Мануэль, — также одного покушения на самоубийство.
— Одного?
Покамест все еще лило, и в палатку сверху и снизу затекала грязная вода.
— Своей машины, — сказал Йожеф, — я уже больше не увижу. И жены тоже. Надо же быть таким идиотом, надеяться одного человека отыскать в полумиллионной толпе.
— С кем же она, — спросил Мануэль, — с кем она убежала?
— Ни с кем, — сказал Йожеф. — Со всеми.
— Одним словом, от тебя? — спросил Мануэль.
— Может быть, — сказал Йожеф. — Вполне возможно, и от меня.
— В Монтану ее не отпускал?
— Да, — сказал Йожеф, — не отпускал. Но и не запрещал. Но она сказала: какой же это брак, если муж с женой не заодно?
— Или, — сказал Мануэль, — совсем наоборот: сам ехать не хотел.
— Отвратительно мне все это, — сказал Йожеф.
— Но теперь-то чего, — засмеялся Мануэль, — раз уж приехал.
— Все равно, — сказал Йожеф, — все равно отвратительно. Человеческое сообщество! Какое же это сообщество, если вступить в него можно, только нанюхавшись предварительно до одурения!
— Не вступить, — сказал Мануэль, — не вступить они хотят, а выйти, бедняга Йожеф.
— Откуда? — спросил Йожеф.
— Из общества, бедный мой Йожеф, — сказал Мануэль Эстебан Хесус де Альвейро-и-Фуэнте. — Выйти, что и тебе, насколько я понимаю, не удается.
— Положил я, — сказал Йожеф, — положил я с прибором на это ваше общество! И на тебя в придачу. Ничего, по-твоему, не остается, кроме самооскопления?
— Она тебе изменяет? — спросил Мануэль.
— Нет, — сказал Йожеф, — не знаю. Не думаю. Постоянного любовника у нее, наверно, нет, иначе я бы заметил. Да и сама бы сказала, не растерялась. Если только сейчас совсем головы не потеряла.
