Когда этруск, примостившись в дальнем углу, под искусно выписанной на стене ветвью, на которой беззвучно пела не менее искусно изображенная синяя птица, с волчьей жадностью накинулся на поданное, Арсиноя торопливо приказала:
— Теперь покиньте нас. И не вздумай подслушивать, Рефий.
— Я отвечаю за твою безопасность, госпожа! — взвился начальник стражи. — И не двинусь отсюда! Прости!
Арсиноя поманила пальцем, отвела Рефия в сторону, что-то прошептала ему на ухо.
— Кругом, марш! — скомандовал смуглый крепыш. — И ты, Эсимид, пожалуйста, удались.
— Дверь заложат снаружи бронзовым засовом, — сообщила царица Расенне. — Коль скоро тебе изменит здравомыслие, деваться будет некуда. Предупреждаю на всякий случай.
Не прекращая жевать, этруск закивал головой.
Еще самую малость поколебавшись, Рефий развернулся и вышел прочь. Послышался глухой и тяжкий лязг. Дверь замкнулась.
— Насыщайся, Расенна, — сказала повелительница. — Не спеши, я подожду и подумаю о своем.
Арсиноя вернулась к тронному креслу и поудобнее устроилась на барсовых шкурах.
Миновал без малого час.
— .... Прошу прощения, госпожа, — возразил Расенна. — Ты посулила мне жизнь и свободу.
— Безусловно, всецело и совершенно верно.
— Еще раз прости, но я не постигаю, как, услыхав и уведав подобное, можно остаться в живых. Подобные признания делают лишь тому, кого заранее полагают мертвецом. Ведь я не дурак, повелительница. Ты подметила, скажу безо всякого хвастовства, вполне справедливо.
— Да, — улыбнулась Арсиноя. — Но ведь и я не дура, согласись.
Этруск промолчал, выжидающе глядя на царицу.
— Расенна... — произнесла Арсиноя задумчиво. — Расенна, бич и проклятие Внутреннего моря. Нападающий нежданно, уходящий незаметно. Появляющийся, где не чают, исчезающий, куда не заподозрят. Не оставляющий следа...
— Смею надеяться, слухи о моем искусстве не слишком преувеличены, — скромно заметил этруск. — Я, действительно, обладаю кой-каким опытом в своем деле. Но пока, о госпожа, не разумею вполне, к чему клонится речь.
Расенна изрек сущую правду. Он уже отлично догадывался о причине, подвигшей царицу к невообразимой откровенности, однако оставался в неведении насчет предложения, которое вот-вот должно воспоследовать.
— Царской казною на Крите, — сказала Арсиноя, — распоряжается повелительница. Включая морские и военные расходы, о коих ее супруг, лавагет, ставит в известность либо заранее, либо впоследствии. Последнее, правда, лет пятьсот как относится к разряду чистейших условностей, но, тем не менее, это так, а не иначе. Ответь на один вопрос откровенно и без утайки, этруск. Ибо искренность — в твоих собственных интересах. Поверь. Ответишь — поймешь.
