Почти все обитатели дворца собрались в трапезной.
Почти.
Кроме, разумеется, воинов, несших урочную стражу, да еще кой-кого. Дела неотложные, занятия неизбежные, причины уважительные и веские дозволяли отсутствовать, не чиня обиды венценосцам и не роняя собственного достоинства.
Эти неявившиеся как раз и представляют известный интерес.
Точнее, не сами они — читатель уже знаком с каждым, или успеет познакомиться весьма скоро, — но времяпрепровождение, коему предаются люди, не вкушающие вместе с прочими царской снеди, не хмелеющие от государевых напитков...
Мастер Эпей сказался простуженным.
Оно отчасти смахивало на правду, ибо поганец Рефий кольнул неглубоко, но метко, и ухитрился перерезать весьма капризный сосуд. Эпею очень повезло: кровь хлынула наружу, а не в грудную клетку. Лекарь хмыкнул, обработал рану, перевязал. Аттический умелец испытывал ощутимую лихорадку и не испытывал ни малейшего желания засорять уши безмозглым, нескончаемым гвалтом. Он и пил-то, как правило, в одиночку, будучи не в силах вынести непроходимую глупость вероятных собутыльников.
Вот и сейчас умелец уютно устроился у себя в комнате, растянувшись на узком ложе, вдыхая льющийся сквозь окно вечерний воздух, разглядывая колеблющееся пламя светильника и задушевно беседуя с пузатой, заранее припасенной амфорой, пристроившейся в изголовье.
Умудренный горьким опытом предыдущей ночи, мастер запас целый глиняный жбан чистейшей родниковой воды. И фиалом обзавелся объемистым.
Он лежал не шевелясь, укрывшись двумя толстыми одеялами из овечьей шерсти, следил за ярким язычком пламени, хмурился, думал.
«Эпиталаму? Нет уж, благодарю покорно. Эпиталаму нынче сами слагайте! Для бугая длиннорогого... А я к людям обращаться привык. Подлюги!..»
Эпей осторожно, чтобы не растревожить поверженной спины, повернулся, протянул руку. Взял с маленького яшмового столика лист привозного папируса, обмакнул бронзовое стило в глиняный пузырек, содержавший густую алую краску, помедлил и начал неторопливо, то строча, то перечеркивая, то замирая, то вновь пуская раздвоенное острие по выглаженному и лотосовым соком тщательно проклеенному листку, выводить:
Над землей востока могучим вздохом
Сокрушил препоны Эол, и крылья
Распахнул, и мчит, покрывая пеной
Царство Нептуна...
Мастер медлил, потом решительно провел слева от написанного две прямые вертикальные черты, означавшие, что стихослагатель удовлетворен сочиненным отрывком. Отхлебнул из амфоры, помедлил, начал писать дальше:
