Керенский перешел на другую сторону улицы и направился к кладбищенской ограде. Пройдя ворота, Скорый двинулся по главной аллее в направлении храма. Заходящее солнце отражалось от золотых маковок и напоминало о смирении и тщетности всего сущего.
Рождественскому стало не по себе. Перехватило дыхание. Словно он и впрямь облачился в тесное и постыдное «гороховое пальто».
Тем временем Скорый свернул с главной аллеи направо и медленно, словно боясь что-то пропустить, двинулся среди могил.
Подполковник добавил ходу. Проскочив церковные ворота, он, срываясь на бег, метнулся к дальней калитке. Тропинка за ней вывела к арыку. Стараясь не потерять из виду широкополую шляпу Керенского среди памятников и крестов, подполковник шел вдоль канала. Тишину кладбища нарушали лишь его тихие шаги да журчащая вода.
Слева ударил церковный колокол. Небо над храмом тут же наполнилось каркающим вороньем. Рождественский вздрогнул и перекрестился, на мгновение выпуская Скорого из вида.
Мгновения хватило. Шляпа исчезла.
Подполковник вытянул шею. Закрутил головой. Керенского не было видно.
Рождественский выругался сквозь зубы и медленно начал пробираться туда, где видел его в последний раз.
Солнце почти скрылось за горизонтом. На кладбище опустились серые тени. Все сделалось зыбким и призрачным. Подполковник отчего-то вдруг вспомнил, что в спешке не захватил с собою оружия.
Вдруг впереди послышалось неясное бормотание. Он осторожно выглянул из-за надгробия и увидел Скорого. Тот стоял, опустив непокрытую голову, подле массивного двухметрового креста черного мрамора.
— Кланяйся родителям, — разобрал Рождественский его бормотание. — Передай, мы их помним и любим.
Скорый поцеловал кончики пальцев и коснулся ими креста. Грустно вздохнув, он надел шляпу и зашагал меж могил к центральной аллее.
Подполковник ощутил, что щеки его пылают. Скользнув к надгробию, он чиркнул спичкой и высветил на мраморе золотые буквы: «Надежда Федоровна Сварчевская».
«Она долго болела…» — вспомнились ему печальные слова Керенского.
Стыд жгучей плеткой хлестал сердце подполковника. Он ощутил себя совершенно никчемным и гадким человеком.
— Я должен был проследить. — Рождественский попытался утихомирить жжение в груди. — Меня за этим послали.
«Не только за этим, — неумолимо откликнулось в голове. — Тебя послали убить этого человека. Виновного лишь в том, что без опаски говорит неугодные вещи».
Спичка обожгла подполковнику пальцы и погасла.
