Это впечатление было нарушено резким ответом предыдущему автору — нового. („Еще о судьбе Пушкина“, г. Рцы. N 1–2 „Мира искусства“, 1900 г.). В сущности, г. Рцы сбиваетвсе объяснение на первое и самое раннее, которое было дано уже в незаметном лермонтовском упреке Пушкину:
И он погиб и взят могилой
………………………………..
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
Вступил он в этот свет, завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам безбожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
Он, с юных лет постигнувший людей?
С этим объяснением совершенно совпадают центральные слова в статье г. Рцы: „Не клади, Сашенька, пальчика в огонь. Ан, хочу! Ну, тогда больно будет. Хочу Петербурга (курс, автора). Ну, тогда тебе не избежать и логики Петербурга (опять его курс), тогда судьба твоя роковым образом вовлечется в цепь следствий и причин, породивших самый Петербург с его прошлым обществом, былыми нравами, героями того времени — Дантесами… Мы сами себе (его курс.) даем пощечины… И мы глубоко верим, что если бы Пушкин опомнился, понял невозможность человечески (его курс.) спастись, если бы он упал на колени с горячею мольбою: Господи, спаси меня! Вот польстился я на пустую петербургскую ливрею, и вот позорят жену мою, и очаг мой, и дом мой, и нет прибежища душе моей, — наверное (курс, его) спасся бы“.
Тут есть немножко и соловьевского объяснения („поехал бы на Афон“), и обыкновенного, даже самого либерального объяснения („надел ливрею“), и, словом, неясно-деликатные упреки Лермонтова переложены во что-то мещанское (да простит автор мне упрек этот): „Он носил ливрею, когда ему нужно было петь „на седьмой глас“: „Господи, воззвах““. Очевидно, ни на Афон Пушкин бы не поехал (гипотеза Соловьева), ни „воззвах“ не стал бы и не хотел читать, — ибо не таково было настроение его души и правда его души и факт его души в это время грусти, смятения, гнева. О, господа, ведь есть логика и у страсти, и не думайте, что права и свята логика только „посмертных рассуждений“, но и при-жизненных страстей логика может быть свята. Я верю, что Пушкин вспыхнул правдою — и погиб; что он был прав и свят в эти 3–5 предсмертных дней, когда
Восстал „во блеске власти“
— но он действительно, как объясняет г. Перцов, был не прав 3–5 предсмертных лет, и… „все произошло так, как должно было произойти“.
Я счастливый муж, любящий; у меня все исправно в дому. — За моей женой ухаживают. — Сделайте милость! Рассказывают об ее успехах:
