— Иван! — позвал его кто-то из шедших позади.
Тот не обернулся; всё также пристально, не отводя глаз, он всматривался на кого-то, видимого ему одному.
— Иду, Господи, иду!.. — повторял он только по временам, и как-то странно было слушать его голос таким сильным, точно он выходил из молодой здоровой груди.
Какое возбуждение подняло истощённые силы и в последний раз раздуло их ярким пожаром?
— Кто там? — догнал его штейгер. — Кого ты видишь, Иван?
— Давно не было… Мальчиком был, видел… Вон он, белый весь… Осиянный… Во тьме словно солнце грядущий… Иду, Господи, иду!
Больше уже не расспрашивали его.
Штольня упиралась в скалу, и точно что-то озарило старика.
— Тут он прошёл… Тут… Вон ещё свет его виден… — указал он на глыбы земли в стороне.
Рудокопы живо принялись за лопаты.
Несколько ударов на мягкую породу — и оттуда хлынула такая сильная струя воздуха, что чуть не сорвала она и без того колыхавшееся пламя факелов. Очевидно, штольня когда-то продолжалась здесь, но осыпавшиеся своды и стены в одном месте засорили её и именно там, где она обходила скалу.
Не успел ещё образоваться выход, как старик уже скользнул в него.
— Вон Он… Вон Он… Иду, иду! — послышалось оттуда, и в отверстие блеснуло красное зарево факела, бывшего в руках у Ивана.
Люди проползли за ним.
Штольня здесь была выше. Тут всё пробивали в твёрдой породе. Свет выделял из мрака то стены утёсов, то гребни и рёбра кремневых пород, то белые прослоины мрамора. Здесь воздух стремился точно в трубу, пламя колыхалось во все стороны, людям было холодно. Какой-то горный поток протачивал стену, с громким ропотом пробегая по подземному ходу и извиваясь от одной стены к другой. Скоро встретился чёрный зёв какого-то провала. Ключ с громким шумом срывался вниз и исчезал в какой-то бездне. Иван, всё также высоко держа факел, обошёл опасное место, будто вовсе не видя.
— Дяденька, а дяденька? — прижимался малолеток к сумрачному рудокопу.
— Чего? — шёпотом спрашивал тот.
— Иван… Старик-от, кого он видит?
— Молчи… Сила ведёт… Нездешняя сила!..
Эта штольня принадлежала ещё Воскресенскому руднику. Её давно бросили, выработав всю руду. В крепкой породе трудились здесь. До сих пор незыблемо стоят стены и своды. Тут Иван вдруг остановился.
— Что ты?
— Стоит… Он стоит… Слышите?.. Слышите?.. — и Иван наклонился вперёд, словно стараясь не проронить каких-то звуков.
Вдали, где-то в стороне, слышались, действительно, странные глухие стенания. Ключ ли там бился в своей чёрной темнице? Оседала ли земля где-нибудь? Воздух ли проникал сквозь неведомые жилы?..
