Забытый рудник - Василий Иванович Немирович-Данченко

Толпа молчаливых людей собралась у входа в Воскресенский рудник.

Было ещё темно. Осенний день начинался поздно. По едва-едва просветлевшему небу ползли серые, тяжёлые тучи… Низко-низко ползли, точно им хотелось приникнуть к самой земле и спрятать эту чёрную мрачную дыру — вход в шахту, глотавшую одного за другим спускавшихся вниз рабочих.

Влажная пыль стояла в воздухе; она осаждалась на лицах, на волосах… Люди были в кожанах, у поясов горели маленькие лампочки, которые и тут, наверху, робко-робко мигали, точно и им страшно было опускаться вниз, в эту густую, тяжёлую тьму рудника…

— Ну, Иван!.. Куда тебе, старику, на ногах сойти… — обернулся молодой штейгер к длинному высохшему рудокопу, седая борода которого клочьями падала на вдавленную грудь, хрипевшую с натугою при дыхании.

Казалось, ей одинаково тяжело было принимать в себя влажный, сырой воздух позднего утра и выпускать его обратно… Голова, с острыми чертами лица, на котором ярко горели каким-то странным, почти сумасшедшим, блеском чёрные глаза из своих глубоких впадин; эта голова мертвеца с живым взглядом вся уходила, словно проваливалась, в поднятые кверху плечи… Ходил он, весь сгорбясь, наклоняясь вперёд, что делало его похожим на человека, что-то потерявшего или внимательно рассматривавшего следы перед собою. Немощно висели слабые узловатые руки; во все стороны двигались невольно под тяжестью хилого тела сгибавшиеся ноги.

— По нашим лестницам не сойдёшь, ведь… Тебя в бадье спустят… Эй, братцы, помогите-ка старику Ивану!.. — предложил он молодым рабочим.

— Иван, подь сюда!.. — звали его те. — Ишь ты, старый, захотел по лестницам! — ласково шутили они.

Рудокоп Иван двигался к ним. Ноги его, действительно, забирали в сторону; чтобы добраться до шахты, ему надо было сделать полукруг.

Иван славился по всему околотку. Он родился в старом руднике, вёрст за пять от этого. Мать его, потеряв мужа, засыпанного землёю внезапно обвалившейся штольни, работала в ней же, когда её очистили. В то время ещё бабы трудились и копали руду вместе с мужиками. В вечном мраке родился Иван. Первый крик его был заглушён грохотом породы, разрываемой пороховым взрывом; первый взгляд младенческих наивных глаз утонул в глубокой тьме подземной жилы. Вместе с рудою его подняли вверх в громадной бадье… Все первые впечатления его сумрачного детства были связаны с рудником. Нужно было кормиться, и потому мать его работала здесь. У неё не было кому поручить ребёнка, и она брала его с собою. Около неё лежал он, широко раскрыв глаза на мигавшую лампочку, с грязною соскою во рту. Его смех и его плач слушала чёрная нора; последний, впрочем, чаще первого. Молчаливой бабе некогда было отрываться от работы, чтобы приласкать ребёнка, и когда его рыдания слышались около, она чаще била кайлом в твёрдую массу руды, — словно этим, более громким шумом желала она заглушить слабые крики ребёнка. Тут он рос, тут в первый раз стал на ноги; в руднике он бегал, сначала зная только ту ячейку, где работала над своим «уроком» его мать, а потом осмелился заглянуть и в другие ходы этого подземного царства.