Ночь светлая, лунная. Звёздочки точно совестятся светить при ясном месяце и скромно мигают в выси. Тёплый южный ветер рябит реку. С лугов, от разбросанных по ним костров, несутся песни; покос в самом разгаре. Пахнет свежескошенным сеном. На пароходе покой и тишина, только на верхней палубе на диванчике перед рубкой первого класса сидит молодая парочка и разговаривает вполголоса. По той настойчивости, с которой эта парочка всё время старалась уединиться, можно заключить, что это влюблённые. «Она» закуталась в широкий платок, «он» то и дело подносит к своим губам её ручку… Оба молоды… Обоим хорошо… Манит будущее. Навевает грёзы о счастье тёплая ночь…
Пусть впереди всё обманом окажется!
Пользуйтесь счастьем и страстью, не думая:
Праздником жизнь пусть вам долее кажется
И не страшит её тайна угрюмая…
Раздаются два коротких свистка… «Есть!» — отвечает вахтенный, сидевший на носу и мурлыкавший, чтобы не заснуть, какую-то унылую песню. Пароход подходит к Казнинскому перекату, который команда называет просто «Казнью». Случается часами работать на нём, не покладая рук и не смыкая глаз.
— Семь… Семь… Семь с половин-ай… — кричит намётчик, — Под табак… Семь с половин-ай… Шесть…
— Средний ход! — командует капитан.
— Пять с половин-ай!.. Пять…
— Тихий ход… Прибавь до полного! — раздаётся команда.
Пароход входит на перекат, «везя за собой воду»… С «валом» иногда удаётся продраться через «шалыги», и поэтому сразу даётся полный ход.
На вахте стоит лоцман Данилов, пожилой, коренастый человек с длинной седеющей бородой. Макарова нет: он «отвахтил» к полуночи и теперь, вероятно, спит.
— Четыре с половин-ай, — доносится с носу.
— Шесты готовь! — кричит капитан в рупор.
Пароход с полного хода врезывается в песочную шалыгу и останавливается.
— Стоп! Назад — полный ход! — командует капитан.
— Стоит, — возвещает намётчик.
— Шесты в левой!.. Стоп… Вперёд.
Не тут-то было…
— Валится вправо, — кричит намётчик, погружая намётку…
— Прибавь… Стоп…
— Придётся якорь завозить, — заявляет о грустной необходимости Данилов.
— Слишком влево держал, — сердится капитан, — говорил я: держи правей.
— Кто ж его знал, — оправдывается Данилов, — всегда тут был ход; наверно буксирный наметал песку…
— Бакен не на месте, — вдруг раздаётся голос Макарова, очутившегося у штурвальной рубки, — зря поставлен; в прошлый рейс чуточку левее стоял… вот и ошибка вышла.
— Ты чего же не спишь, Макаров? — спрашивает капитан.
— Чего не сплю? Не спится… — флегматично объясняет Макаров.
