Весь город окутался серою мглою: это поднималась уличная пыль… За ним небо было темно и зловеще. Зигзаги молнии прорезали чёрную, надвигавшуюся тучу, и глухо гремел гром…
— Порастреплет судёнышки, — сказал капитан.
— Загуляла матушка-моряна, — заметил лоцман.
— Эй, на носу! Поглядывай!..
— Есть… Поглядываем!.. — ответили с носу.
— Что-то баржи наши, Трофимыч?
— Чего им сдеется, Григорий Максимыч! — сказал лоцман, — учалены, как надо… да и грузишко есть…
— Есть-то, есть… — задумчиво продолжал капитан, — как бы к ночи настоящая не разыгралась!
— Воля Божья!..
Раскат грома прокатился над городом и точно ушёл в землю. Старик перекрестился.
— Близко вдарило, — сказал он.
Из капитанской каюты вышла женщина; ветер тотчас же разметал её волосы и закрутил лёгкий шарф, накинутый на голову.
— Гриша, иди чай пить, — сказала она.
Григорий Максимыч махнул рукой: до чаю ли?..
— Иди, Григорий Максимыч… — посоветовал лоцман, — чего тут… Аль впервой? Ничего…
— Ничего-то, ничего, да родила-то отчего? — пошутил капитан и добавил, — не пойду… Пейте…
— Беспокойный ты у меня, Гриша, — сказала женщина и бесконечная ласка прозвучала в её голосе. Она поднялась на мостик…
— Эко сиверка-то какая!..
— Не сиверка, а что ни на есть настоящая моряна, — поправил лоцман, — зюйд-зюйд-ост!..
— Рыбакам-то, небойсь, круто приходится…
— Рыбакам что, Людмила Миколаевна!.. Рыбак теперь знай полёживай… Неволя ему, что ли в такую-то?..
— Как лодочки ныряют! — продолжала Людмила Николаевна, вглядываясь в сердитую Волгу.
— Не лодочки — косовые бежат… Чего им… Бегут себе… Одно слово, чайки… С таким ветром им первый ход…
— Господи, спаси и помилуй! — прошептала Людмила Николаевна, — не дай Бог никакому человеку.
— Ровно не больно много времени, а темнеет, — сказал капитан.
— Туча накрыла… И впрямь настоящая разыгрывается. В караване теперь — ой-ой-ой!..
— И нам достанется… Поддержать разве? Всё якорю полегче…
— Чего там… Авось, не впервой!
— Иди, Мила, пейте чай. Девчурка, небойсь, одна-то струсила.
— Струсила! — гордо отвечала Людмила Николаевна, — на Волге родилась, да струсить…
— Дитя ещё малое, неразумное, — заметил лоцман, — ни ему страху, ни ему заботы… Много ли ещё она смыслит?..
— Читает уж, — вступилась мать.
— Ну, иди! Иди!.. — строго сказал капитан, — бурю не переждёшь.
Людмила Николаевна ближе подошла к капитану и прижалась к нему. В этом движении чувствовалась любовь, доверчивость… Чувствовалось, что в этом человеке всё — и счастье, и гордость, и надежда молодой женщины.
