. Таковы поиски и Павла (изъ разсказа «Весной»), у котораго «крылатая душа трепетала и билась, какъ въ клѣткѣ, и непонятна и враждебна была вся эта красота міра, которая зоветъ куда-то, но не говоритъ куда. Потерявшійся, онъ шелъ къ людямъ съ безмолвнымъ вопросомъ? и всѣ людскія лица казались ему плоскими и тупыми, какъ у звѣрей, а рѣчи ихъ ненужными, вздорными и лишенными смысла»… Этого же смысла искала и попадья, жена Василія Ѳивейскаго: подавленная безсмысленностью жизни, она искала смысла впереди? когда она уѣдетъ съ мужемъ далеко, неизвѣстно куда, «за предѣлы знакомаго ей и попрежнему страшнаго міра»… «Тамъ будетъ другое,? думала она, озаренная свѣтомъ неопредѣленной и прекрасной мечты»… (II, 151). И мечта ея? это все тотъ же самый сашкинъ восковой ангелочекъ, безконечно непохожій на окружающую дѣйствительность, а потому якобы осмысливающій жизнь. А въ разсказѣ «Иностранецъ» трогательная вѣра студента Чистякова въ «за-границу», гдѣ жизнь такъ свѣтла, гдѣ все дешево и только одни люди дороги, гдѣ радостно и умереть? развѣ эта вѣра не тотъ же восковой ангелочекъ Сашки? И развѣ не тотъ же самый восковой ангелочекъ то «инспекторское мѣсто» Передонова, о которомъ у насъ уже была рѣчь? И не тотъ ли же самый восковой ангелочекъ земля Ойле Ѳ. Сологуба, или религія человѣчества, или марксистскій Zukunftstaat? Все это? попытки найти смыслъ жизни настоящаго въ чемъ-либо отдаленномъ отъ насъ или въ пространствѣ, или во времени, и всѣ эти попытки обречены на такую же гибель, какъ и сашкинъ восковой ангелочекъ. Это таяніе воскового ангелочка имѣетъ поэтому для насъ, вполнѣ независимо отъ намѣреній Л. Андреева, ясное символистическое значеніе. «Ангелочекъ, повѣшенный у горячей печки, началъ таять… (онъ) какъ будто шевелился. По розовымъ ножкамъ его скатывались густыя капли и падали на лежанку… Вотъ ангелочекъ встрепенулся, словно для полета, и упалъ съ мягкимъ стукомъ на горячія плиты. Любопытный прусакъ пробѣжалъ, обжигаясь, вокругъ безформеннаго слитка, взобрался на стрекозиное крылышко и, дернувъ усиками, побѣжалъ дальше. Въ завѣшенное окно пробивался синеватый свѣтъ начинающагося дня»… Такъ погибли иллюзіи, такъ погибли мечты… Ангелочекъ растаялъ? и эту общую съ нимъ участь рано или поздно раздѣлятъ всѣ тѣ иллюзіи, на которыхъ люди до сихъ поръ строятъ доктрину объективнаго смысла жизни.
Какъ и когда растаяла эта иллюзія у Л. Андреева? это выяснитъ его будущій критикъ и біографъ; мы же будемъ смотрѣть на этотъ фактъ, какъ на un fait accompli. Иллюзія растаяла и человѣкъ почувствовалъ себя одинокимъ, созналъ себя случайнымъ звеномъ міровой цѣпи событій. Какимъ образомъ сознаніе безсмысленности жизни приводитъ людей къ страху передъ жизнью, а страхъ этотъ? къ одиночеству, мы достаточно выяснили на примѣрѣ Ѳ. Сологуба; въ произведеніяхъ Л. Андреева легко разглядѣть этотъ же процессъ въ нѣсколько иной модификаціи. Л. Андреевъ любитъ рисовать людей боящихся жизни или утомленныхъ жизнью; а что же значитъ быть утомленнымъ жизнью, какъ не то, что сумятица, нелѣпость, безсмысленность жизни измучили человѣка? Въ великолѣпномъ разсказѣ Л. Андреева «Жили-были» купецъ Кошевѣровъ радуется при видѣ небольшого отведеннаго ему угла больничной палаты: «это было очень маленькое мѣсто, только уголъ палаты, но именно поэтому оно понравилось измученному жизнью человѣку»… Хижняковъ (изъ разсказа «Въ подвалѣ») спасается отъ жизни въ углу какого-то подвала и хочетъ только, чтобы его оставили одного. Но положимъ, что это слишкомъ рѣзкіе примѣры: и Хижняковъ и Кошевѣровъ? оба они умираютъ, а умирать надо одиноко, это инстинктъ и человѣка и животнаго. Умирать? пусть такъ; но жить?.. Человѣкъ, потерявшій вѣру въ смыслъ жизни, на первыхъ порахъ не видитъ ни въ чемъ спасенья и хочетъ жить такъ же одиноко, какъ одиноко онъ и умретъ. И не только какой-нибудь жалкій Андрей Николаевичъ (изъ разсказа «У окна») «испытываетъ тотъ страхъ, который идетъ вмѣстѣ съ жизнью», и создаетъ себѣ изъ своей комнаты «крѣпость, гдѣ онъ отсиживается отъ жизни»; не только символическіе Пьяницы (изъ «Жизни Человѣка») спасаются отъ жизни въ грязномъ кабакѣ:
