Упал псевдовечер на землю, на замок, на двух отчаявшихся чужаков, чужих всему здешнему миру.
— Что ты видишь?
— Стены, белые стены… — отвечала Селина в полудреме. — И ты за стеклом. Фредди, ты слышишь меня? Дай руку. Вот.
До предела холст и ее выпускал вовне, но чем дальше — тем сильнее тянул назад.
— Фред-ди… — она заплакала тихо, устало. Он не откликнулся. Некое новое соображение им завладело. Протяжным шелестом отозвался стилет, извлеченный из ножен. Он не торопился. Обошел портрет, протиснулся между рамой и стеной, хранившей кровавые отпечатки его кулаков. Царапины еще саднило. Холодная рукоять стилета стала единственной опорой в зыбкой, расползавшейся спелой мякотью персика юдоли слез.
— Стой! Что ты задумал?
— Я ее освобожу, — отвечал тот монотонно.
— Ты?
— Я распорю холст сзади. Я взломаю белые стены.
— Ты убьешь ее!
— Нет, — он, казалось, опешил, и я повторил. — Ты убьешь ее сзади, ударишь в спину!
— Пусть лучше она умрет.
— НЕТ! — закричал я. — ХВАТИТ! Я уже раз убил ее! Это я уговорил ее лететь с нами! Я убил ее так же верно, как ножом! Брось нож, мальчишка! Я тебе приказываю, слышишь, не смей! Я войду в игру! Ты убьешь ее и сам не захочешь жить! Сейчас же войду в игру!..
— Фредди! — позвала Селина тревожно с той стороны.
— Сотру вас обоих! — я осекся. Забыл пароль. — Энди!
— Да, сэр?
— Записная книжка!
— Раздел, сэр?
Барон Фредерик долго не думал.
— Трусливый старик! Убей нас! — Он ударил клинком в упругий холст. Я оцепенел.
— Раздел, сэр?
Лезвие с треском раздирало матерчатую основу, поднимаясь все выше. Фредерик повернул стилет и рванул наискось вниз. Не веря себе, боясь верить, я увидел в прорехе круглую луну в окне. И медленно, в ритме сновидения, оборачивающуюся фигуру.
Как тонок ее профиль в сиянии твоем, о, богиня!
Стилет упал и зазвенел.
— Селина!
— Раздел, сэр?
Я не мог выдавить ни слова. Я, трусливый глупый старик, молчал и с натугой сглатывал комок адамова яблока, и первые, самые трудные слезы набухали и торопливо стекали к уголкам рта, на подбородок… Я на экране, я — молодой — такой, каким не помнил себя и в молодости, беспечный и окаянно обаятельный, с Селиной на руках вышел в сад.
Тихий ночной ветер не в силах шелохнуть листья. В небе чистом звезды кружатся так незаметно, что только напряжением ума постигаешь их движение и ужасаешься страшной тяжести проворачиваемых бездн.
Поверь этому миру, и он примет тебя. Прижми к щеке холодное гладкое яблоко, измазанное в земле, погрузи пальцы в эту мокрую вскопанную землю под яблоней, сорви пучок травы… Поверь свежему запаху ее сока. Смерти нет! Мир молод.
