Я объехал вокруг пруда. «Может, она около обрыва, со стороны парка?» — подумал я, осматривая все вокруг. Я вел велосипед по берегу, колеса врезались в песок, но я не обращал на это внимания. Эльжбеты по-прежнему нигде не было.
Вдруг кто-то схватил сзади за велосипед, Я повернулся, как на пружинах, — это был маленький Ясь Зимек в длинных мокрых трусах, облепленных песком, он вцепился в заднее крыло. И смеялся. В первый момент я хотел было прикрикнуть на малыша, но потом мне пришло в голову, что сейчас это единственный знакомый человек здесь, на пляже. Он видел меня как-то с Эльжбетой, значит, может ее узнать. Уж наверняка она была здесь, как обычно, в десять часов…
— Ясь, пусти… Послушай-ка! Не видал ты сегодня такой девушки… Мы и раньше вместе ходили, ты еще нас дразнил, помнишь?
— Не помню! — сказал Ясь. — Ты меня прокатишь?
— Прокачу, только скажи: была тут девушка?
— Твоя невеста?
— Ладно, пусть невеста. Была или нет?
— Была! — выпалил Ясь. — Была… Нет, постой… Не была. Знаешь, у меня есть кролик! Но он сдох.
Разговаривай с таким! Была — не была! И еще у него есть кролик, который сдох. Я рассердился и дернул велосипед. Поднял его на плечо и стал карабкаться вверх по склону.
В парке чуть ли не под первым же деревом наткнулся на Толстого, который спал в тенечке. Я тронул его, потряс… Толстый лениво перевернулся на другой бок, заспанный и злой.
— Чего орешь? — спросил он, сердясь, — Ведь я не сплю, я слышу все, что ты мне говоришь!
Я ничего еще не сказал, болван! Что ты мог слышать?! Тогда зачем трясешь, если ничего не сказал? Отцепись, дай. — И он хотел было еще раз перевернуться, но я схватил его за плечо.
— Толстый! Проснись! Говори: была тут Эльжбета?
— Что «Эльжбета»?..
Но постепенно Толстый пришел в себя и, уже проснувшись, сказал:
— Может быть, это я виноват, что ты потерял Эльжбету? Кто должен знать, где она: я или ты?
— Не валяй дурака… Она должна быть где-то здесь, а ее нету!
— Может, она дома. Ты проверил?
— С ума сошел? У Малецких ее искать?
— Почему бы нет? Ты что, никогда там не был? Какой застенчивый! — Толстый изобразил на лице иронию и покачал головой: — Болеслав Стыдливый, да и только!
Я не стал отвечать. Я глядел на Толстого в растерянности, взволнованный, не зная, что делать.
— Слушай, а может, она заболела? — сказал, помолчав, Толстый, теперь уже всерьез. — А? Ты не подумал об этом? У меня тоже ухо болит после вчерашнего купанья. Может, она простудилась?
Я и не подумал, что она могла заболеть. Верно. Совершенно верно.
