В полдень стало еще жарче и душнее, птицы умолкли, воздух стоял как расплавленное стекло, пение цикад напоминало голос поющего огня. Но тут поднялся горячий ветер и с запада, подобно войску, двинулись сплошной стеной облака, чтобы сразиться с солнцем и поглотить этот сверкающий диск. Затем раздался грохочущий взрыв, на который ликующим эхом ответили освобожденные горы. Молнии летели вниз, а с ними вместе и потоки дождя. Все русла наполнились живительной влагой, возникли новые ручьи и водопады там, где их раньше не было. Люди подставляли все имеющиеся в доме сосуды и емкости, чтобы как можно больше набрать драгоценной жидкости, радовались благодати, ниспосланной Аллахом в союзе с древними богами.
Постепенно дождь шел все мягче и спокойнее, мелкими нежными струйками. Я вышел за ворота и стал под дождь, чтобы его мягкая прохлада коснулась моей кожи и одежды. Затем, сам того не сознавая, я почувствовал, как мои ноги понесли меня к загону для скота, где снова блеяли овцы. А когда у самого луга я завернул за угол, то увидел там пастушку Билан. На ней был все тот же зеленый наряд, и она, как танцующее деревце, прыгала и пела под дождем одна. Еще более мокрая, чем утром, с вьющимися влажными волосами, Билан время от времени поднимала свои открытые губы к нему, чтобы струйки дождя попадали в рот. Тут вдруг к ней подбежали козы и начали срывать с нее листья, так что местами уже виднелось ее синее платье. Я подбежал к ней, она не испугалась, а только засмеялась мне своими черными глазами. Тогда я взял ее за руку и начал с нею танцевать под дождем, а потом мы отогнали коз, которые рвали ее зеленые одежды.
А затем три дня и три ночи продолжал лить мягкий и мирный дождь, и земля, окутанная влажным покрывалом, утоляла свою жажду и поила соком фрукты. Все вокруг было довольно!
Когда солнце вновь появилось на небе, я пошел к Билан, чтобы поиграть с нею. На ней уже не было зеленого наряда; наверное, его съели козы. Она, как все девочки-пастушки, была одета в простенькое пестрое платьице, прямое и широкое, под которым едва вырисовывались два маленьких трепетных бугорка. Она постоянно бегала босиком, была очень подвижной и нигде не задерживалась надолго. Я помню только ее лучистые глаза и темно-каштановую копну ее волос. В ушах она носила золотые серьги, а на шее — ожерелье из монет, звеневшее при каждом ее движении.
Билан можно было найти только за пределами аула, на выгоне для скота или в махи, где она и жила. Здесь стояло сложенное в стога мягкое и душистое сено, в котором можно было спрятаться. Были здесь и чудные серые ослики, нежные ягнята, бараны с закрученными рогами и, самое главное, ее питомцы — козлята, которых она по утрам выгоняла на луга, а по вечерам загоняла обратно в хлев, где ее окутывало теплое дыхание, исходившее от их густой шерсти. Я видел, как она доила коз, и как козлята пили молоко из сосков матерей.
