— Звук доносится со стороны гор — я убежден в этом. Можно было бы допустить, что это эхо поезда, но…
— Знаете, что я вам скажу — вы трус! Выпейте бокал вина и замолчите!
На этом наш разговор и кончился.
Три часа спустя наступила долгожданная ночь. Мы притаились в кустах, неподалеку от нетронутых еще деревьев.
Было так жарко, что казалось, будто находишься в огненной печи.
Мы не спускали глаз с неба, поджидая появления саранчи. Звезды сияли на славу.
Мы разговаривали шепотом. Гамбертен рассказал мне, что жаркая погода продолжает свое опустошительное действие: пропало еще несколько свиней. Солнце ли повлияло на их мозг, лес ли разбудил в них жажду к бродячей жизни — неизвестно; но в хлев они не вернулись. Кроме того, начинался неурожай и зимой неизбежно предстоял голод.
Несмотря на разговор, мы чувствовали, как нас мало-помалу охватывало оцепенение жаркой летней ночи. Саранча не показывалась, но звезды нас гипнотизировали.
Подкрепленный повторными отхлебываниями коньяку, я отдался во власть экстазу этого часа:
— Какое очарованье, Гамбертен!
Он, предвидя восторженную тираду, высмеял меня.
— Да, да, смейтесь, пожалуйста, — сказал я ему. — Дело в том, видите ли вы, что я глубоко люблю природу, точно мне угрожает возможность никогда не видеть ее больше, как выздоравливающий любит жизнь…
Треск ветвей сзади нас перебил меня. Мы вскочили на ноги, но наши глаза, ослепленные блеском звезд, не могли ничего различить в густой тени леса. Треск сучьев раздавался все дальше от нас… и прекратился.
— Черт возьми! — закричал Гамбертен. — Да держитесь же бодрее, Дюпон, что за мальчишество! Я слышу, как у вас зубы стучат. Причина этого шума — свинья, какая-нибудь заблудившаяся свинья, о которых я вам только что рассказывал.
— Вы думаете, что?..
— Ну конечно! Что же тут может быть другого?
Да, конечно, черт возьми, что же это может быть другого? Постоянно этот ужасный вопросительный знак!
Мы снова принялись стеречь.
Ни за какие блага мира я не согласился бы оторвать свой взор от небосвода. Я чувствовал, что моя нервная система возбуждена донельзя, так что я готов поверить всяким галлюцинациям. Мне казалось, что я вижу серебристое небо, усеянное черными точками.
Когда наступила заря, я был весь в поту и дрожал, как Жаба.
Мы внимательно осмотрели все: но чуть смятые кусты не выдали своего секрета.
Гамбертен был убежден, что саранча почуяла наше присутствие. Уходя, он решил переменить тактику.
На следующую ночь мы устроились у окна коридора во втором этаже, откуда был виден весь парк.
