Я совершенно откровенно заявил об этом конюху.
— Сударь, — ответил он мне, — я давно уже не запрягал Жабу, а уход за ней лучше, чем за новорожденным ребенком. Если она тоща, то это происходит потому, что пища ей не впрок, а получает она полную меру, поверьте мне. Но представьте себе — может быть, и тут виновата жара — что с некоторого времени я всегда застаю ее в таком же виде всякий раз, как прихожу по утрам засыпать ей корм.
— Когда мы ездили в пещеру, — возразил я, — нам приходилось отправляться в путь довольно рано, а между тем на лошади не было ни одного мокрого волоска, несмотря на жару…
— Конечно нет! Это началось дней восемь тому назад…
— Восемь дней, — вскрикнул я. — Да что же здесь такое происходит за последнюю неделю?..
Приходилось мне в жизни присутствовать при отвратительных зрелищах. Но я не помню случая, чтобы ужас охватил меня с такой силой, как тогда.
Тут что-то крылось. Это уже было не только предположением. Совпадение сроков связывало события, по-видимому, не связанные друг с другом ничем, кроме какой-то внутренней цепи: странности. Все это должно было быть следствием одной и той же причины. Но какой? И могла ли эта причина быть не необыкновенной?
Господи Боже мой, в чем тут было дело?
Я вспомнил о саранче. Нужно было во что бы то ни стало выследить ее тайную работу.
День тянулся очень медленно. Меня охватило странное волнение, и я не мог оставаться подле Гамбертена. Я лихорадочно бегал по всему замку и вымышлял самые невероятные гипотезы. Всякий, кто когда-либо ждал ответа на вопрос чрезвычайной важности, поймет мое душевное состояние. Я убежден, что если бы нам грозило немедленное и тайное осуждение, я не волновался бы сильнее.
Обед прошел в молчании. Гамбертену не удалось вывести меня из моей озабоченной молчаливости. Я всей душой призывал ночь, надеясь, что она принесет с собой разгадку тайны.
Мы просидели не больше десяти минут за столом.
В этот момент отдаленный шум заставил меня насторожить уши. Гамбертен взглянул на меня.
Шум повторился. Он напоминал отвратительный скрип вагонных колес, которые внезапно затормозили.
— Вы очень бледны, Дюпон! Не больны ли вы?
— Этот… шум… Что это такое?.. Разве отсюда слышно, как проходят поезда?
— О, да успокойтесь же, Дюпон! У вас нервы молоденькой новобрачной. Возможно, да и очень может быть, что ветер дует со стороны станции… Свисток паровоза?..
— Да нет же — это не свисток!
— Да почем я знаю, наконец! На равнине постоянно занимаются разными работами, более или менее шумными…
