К несчастью, луна взошла как раз против нашего окна, так что на темной массе леса деревья парка не были видны и можно было разглядеть только верхушки их, освещенные лунным светом; вдобавок невезенья, как раз в это время и произошло таинственное событие, которое нам так и не удалось разъяснить.
Сначала мы увидели, как зашевелилась верхушка одного дерева, и поняли, что, значит, низ этого дерева подвергся нападению, затем среди верхних ветвей, освещенных луной, появилось нечто вроде большой птицы, и постепенно один за другим исчезли все листья. Но дерево так мало возвышалось над кучей остальных деревьев леса, что мы не могли разглядеть всю птицу целиком.
Таким образом, мы обладали одним, хотя и отрицательным элементом истины: саранчи не было.
Гамбертен задумался, наморщив лоб.
— А все же, — сказал я ему, — вчерашний шум… ну, знаете, шум железной дороги?..
— Ну, так что же?.. дальше?..
— А если… это… крик?
— Крик?.. Я слышал все голоса природы… нет, это не крик!.. Впрочем… пойдемте спать, — сказал он внезапно. — Я сплю наяву!
Но он не лег спать. Его шаги раздавались безостановочно. И я, со своей стороны, бодрствовал, стараясь вывести заключение. Но все мои рассуждения ни к чему толковому не приводили.
При первых лучах солнца я побежал к деревьям и внимательно осмотрел их.
Я констатировал два факта.
Птица (?) не оставляла больше и жилок — у жертвы не оставалось ни малейшего намека на лист. Кроме того, на половине высоты дерева было содрано с него приблизительно около метра коры.
В остальном ничего особенного.
Какое вывести заключение? Я уселся на опушке леса в тени чинары, чтобы пораздумать внимательно над всем этим.
Лежавший на земле лист привлек мое внимание. Я поднял его. Он был вязок — можно было подумать, что он обмазан слюной, и на нем ясно виден был след точно от большой буквы V.
Этот отпечаток был мне знаком. Мне показалось, что мои глаза где-то видели такое же изображение. Где бы это могло быть?.. Ах, да! Гамбертен нарисовал его на стене… это было… да нет! не может быть!
Я бросился в оранжерею и сравнил отпечаток на листе с рисунком на стене. Сходство было поразительное… Чей-то клюв, совершенно подобный клювам игуанодонов, прикусил этот лист.
Вошел Гамбертен. Я, не находя слов и заикаясь, поделился с ним своим открытием.
— Да ведь это сумасшествие! — воскликнул он. — Живой игуанодон!
— Но послушайте, — возразил я, — речь идет вовсе не об этом: я думаю о птице, так как мы ведь видели птицу…
