Я не смел отказаться; но на мой взгляд, Орм слишком часто служил ареной для всякого рода ненормальных явлений. Тут не было покоя, необходимого для хорошего пищеварения — и я охотно покинул бы эту местность. Я воздерживался только из вежливости.
— Хорошо, — сказал я, — будем выслеживать саранчу.
— Бедные листья, — заметил Гамбертен, — беззащитные листья…
— Неужели вы хотели бы, — сказал я, улыбаясь, — чтобы они были вооружены с ног до головы.
— Есть и такие, мой друг, — их ворсинки ощетиниваются, и когда безрассудное насекомое садится на них, ворсинки захватывают его и лист съедает насекомое.
— Не может быть!
— Это тоже остаток опыта природы; но, попробовав произвести такое растение, природа пришла к заключению, что опыт неудачен и не продолжала его.
— Как, существует плотоядное растение?
— Помните, Дюпон, что все органические вещества и существа происходят от одной и той же первичной материи; все, и вы, и я, и этот кусочек мха — все происходит от одного и того же. Сейчас вы отличаетесь от них колоссальным различием, но это различие соизмеримо, а ваши предполагаемые предки, при условии, что они были современниками, тем меньше отличались друг от друга, чем ближе были по времени к нашему общему первичному предку…
— Да, студень, желе, сироп, — сказал я с отвращением…
— Ну да — протоплазма.
Я собирался высказать некоторые соображения, когда нас перебил прибежавший Фома. Его голос дрожал.
— Сударь, старая цистерна, что на ферме, пуста. Я хотел набрать там только что воды, потому что в моем колодце сегодня нет воды. И вдруг… там тоже ни капли…
— Ну что же… это от жары…
— Сударь, на прошлой неделе цистерна была полна до краев. Никакая жара не в состоянии осушить такой глубокий водоем в неделю. Тем более, что с двенадцати часов она в тени.
Я попытался пошутить и сказал не особенно убедительным тоном:
— Может быть, это тоже саранча…
Гамбертен пожал плечами:
— Говорю вам, что это от жары.
Затем он вернулся домой.
И действительно, цистерна превратилась в прямоугольную яму, увешанную мокрыми водорослями. На дне, в грязноватой луже, прыгали лягушки.
Я было тоже направился домой, как вдруг ржанье привлекло мое внимание в сторону конюшни. Несчастная Жаба не выходила больше оттуда с тех пор, как раскопки были прекращены. Я пошел погладить ее. Она была совершенно взмылена, как лошадь, только что вернувшаяся после долгого пути, так что я сильно заподозрил Фому в том, что он плохо ходит за лошадью.
