Как только хлопнула дальняя дверь, ведущая в зал, Мадлен вскочила на ноги.
— Вы, вы с ума сошли! — закричала она. — Что вы себе позволяете!
Фергюсон приложил палец к ее губам. Этот жест стал последней каплей. Она с таким трудом сдерживалась, чтобы не выдать себя перед Вестбруком, что не выдержала: потеряла над собой контроль и больно укусила его за палец.
— Черт! — Зашипев от боли, он отдернул руку. — Что это вы вытворяете?
— Я вам не ребенок, чтобы со мной так обращаться! Немедленно объяснитесь!
— Вы получите исчерпывающие разъяснения, обещаю, но не раньше, чем мы окажемся в экипаже, — Фергюсон открыл дверь гримерки. — Или вы хотите, чтобы весь театр услышал, как мы скандалим? А мы точно будем скандалить. Поэтому замолчите и следуйте за мной.
Мадлен хотела опять его укусить, но удержалась: он был прав. Так что она не особенно сопротивлялась, когда он взял ее за руку и потащил в сторону черного хода.
— На улице вас ожидает целая толпа поклонников. Не обращайте на них внимания.
Она выразительно посмотрела на него.
— Фергюсон, я не вчера родилась. Разумеется, я не стала бы обнадеживать их.
Он снисходительно усмехнулся:
— Милая, кажется, вы доставите мне множество проблем. С такими-то познаниями о мужчинах!
Мадлен едва не задохнулась от ярости. Ей хотелось ударить его, но они уже стояли на улице, в темном переулке, на виду у множества мужчин и сердитого швейцара, который с явным неудовольствием наблюдал за происходящим. Он был вооружен дубинкой, чтобы ни у кого не возникло и мысли ворваться внутрь.
— Мадам Герье! — в один голос воскликнули мужчины.
В переулке было темно, но она не боялась, наоборот, она наслаждалась их беспомощностью перед ее чарами. Внезапно она поняла, что мужчины — безвольные слабаки, а женщина может править миром.
— Господа, вы опоздали, увы! — ехидно заметил Фергюсон.
— Ротвел?! — выкрикнул кто-то из толпы. — А вы не теряли времени даром!
Фергюсон пожал плечами.
— Черт! Если хотите дорогую игрушку, купите себе новую лошадь, Ротвел. Оставьте даму в покое! — крикнул другой.
Мадлен не могла молча стоять и слушать, как ее обсуждают, словно вещь. Ее поразило то, что у приличных с виду людей мысли оказались насколько грязными. Некоторых она даже несколько раз видела на балах, но там они вели себя совершенно иначе.
— Уверяю, моя цена гораздо выше, чем у самой лучшей лошади, — произнесла Мадлен с сильным французским акцентом.
— И объезжать вас гораздо интереснее, — весело протянул Фергюсон, обнимая ее за талию.
