Через десять минут он в вагоне Приморской железной дороги, а еще через десять минут — на тихой, занесенной снегом Лахте.
К изумлению мистера Брэнча, вместе с ним из вагона выбежало пять или шесть иностранцев, у каждого из них была бумажка с тем же адресом и каждый из них стал торопливо расспрашивать, где находится дом Сиволайненов.
В испуге глядели жители Лахты на этих людей и шарахались в разные стороны.
Мистер Брэнч отстал. Проклятый чемодан! Зачем он взял с собою чемодан! Не нужно было брать чемодана!
Скоро мистер Брэнч совсем отстал.
Пройдя шагов двести, он так утомился, что бросил чемодан у дороги и в изнеможении сел на него.
Был ясный морозный день. Начинала светить луна. Мистер Брэнч сидел и курил. А потом вынул из чемодана свой алкогольный молитвенник и набожно приложился к нему.
Вдруг он увидел, что по пустынной дороге бежит какой-то дикий человек и отчаянно машет руками, как бы отбиваясь от пчелиного роя.
Человек подбежал ближе и оказался Луи Сан-Бернаром. Лицо у него было так перекошено, словно он проглотил по ошибке динамитный снаряд, который сейчас же взорвется.
За Бернаром скакал фон Граббе, размахивая руками, как мельница, и ежеминутно приседая под каждым кустом.
Бешеным быком налетел он на мистера Брэнча, отшвырнул его в сторону и, молниеносно распахнув чемодан, сунул туда голову по самые плечи, словно спасая ее от смертельной опасности.
Его примеру последовали все остальные.
С изумлением смотрел на них ошарашенный мистер Брэнч. И в самом деле, не странно ли? — четыре человека стоят на коленях вокруг одного чемодана и суют головы внутрь, и бегут неизвестно куда! Издали кажется, что это бежит сам чемодан — восьминогий.
По чемодану барабанит дробь, будто кто-то невидимый сыплет на него целые тонны гороха.
А сзади никем не замеченный идет Бородуля и, толкая перед собой на салазках какой-то незамысловатый снаряд, вроде самой простой маслобойки, заливается отчаянным хохотом.
Рядом с ним — на лыжах — Екатерина Малявина.
— Что вы с ними сделали? — спросила Екатерина Малявина, когда он перестал хохотать.
— Вздор! — сказал он. — Детская забава! Это у меня называется «Персональный град номер восемь».
Изобретение Бородули приближалось к концу. Он сидел, не разгибаясь, за столом и исписывал десятки страниц длинными и сложными формулами, в которые Малявина вглядывалась с почтительной нежностью.
В этот день ему было худо. Когда на следующее утро силы понемногу вернулись к нему, он, лежа в постели, произнес еле слышно:
