Переписываться нам также запретили.
Лишь несколько раз, да и то с оказией, удалось нам обменяться весточками. Последний раз я получил записку от матушки полтора года назад.
Обучали меня в монастыре, как и других живописных подмастерьев, по давно заведенному образцу. Первые два года доверяли лишь мыть кисти, растирать краски, грунтовать доски для икон да, заглядывая через плечо наставнику, наблюдать за его работой. Следующие два года позволяли малевать лишь фон и тулова святых. И только последние два - разрешали писать их лики.
Днем под наблюдением монахов и живописцев я постигал часослов и псалтырь, упражнялся в писании икон. А вечерами, уединившись в своей келье, при свечах и лампаде рисовал матушку. Я старался добиться не только внешнего сходства, но и отразить ее ум и сердце в выражении глаз, улыбке. И хотя, как мне казалось, я хорошо знал ее, это было совсем не просто.
Однажды сам настоятель Тихон застал меня за этим занятием и выразил неудовольствие:
- Ежели не отречешься, отрок, от всего земного, не получится из тебя настоящего изографа!*
_______________
* И з о г р а ф - живописец, иконописец.
Я молча выслушал его упреки, думая про себя, что, будь я вольным, предпочел бы писать живых людей, а не бесстрастные лики.
Закончилось обучение, и я снова вернулся в имение князя Извольского. За шесть лет здесь, кажется, ничего не изменилось. Крестьяне так же тихонько роптали на свою тяжелую долю, дворовые старались без нужды не попадаться барину на глаза, а на конюшне нещадно пороли и тех и других и отправляли в бурлаки, начиная с ранней весны и до поздней осени.
Мои дни были заполнены подготовкой к экзамену, который устраивал князь всем "домашним" живописцам, прошедшим обучение в монастыре, подновлением икон и неотступной мыслью о свидании с матушкой...
Уже под самое утро я снова задремал и увидел во сне камердинера Фалалея. Будто стоит он надо мной, представительный, в расшитой золотом ливрее, с пышными бакенбардами, и легонько трясет меня за плечо:
- Князь Юрья Лексеич тебя требует! Испытывать станет. Ты уж, Волгин, постарайся! Коли хорошо выдержишь, он тебя на оброк в Нижний Новгород отправит. Там и с матушкой свидишься!
4
- Проснешься ли ты наконец? Сказано ведь, князь требует!
Я открываю глаза, сажусь на лавке. Фалалей не во сне, а наяву стоит надо мной. В окно каморки едва брезжит утренний свет. Еще совсем рано: часов пять, много - шесть. Зачем же я понадобился барину в столь ранний час? Тем более сегодня, в день открытия знаменитой, самой большой в России Макарьевской ярмарки? Она со всех сторон окружена землями князя, наполовину расположилась на его землях, и он уже более чем наполовину ее хозяин. Две недели длится ярмарка, и это самые горячие для Извольского денечки, особенно - открытие! До меня ли ему сегодня? Проверить знания одного из своих живописцев он может и после ее окончания. И тем не менее, он зовет меня к себе именно сейчас. Почему?
