Такой прием не очень радовал, войт едва не потерял сознание от страха, комкал шапку, кланялся, не мог отыскать в голове и молвить хоть какое-то слово, с которого можно было бы начать. Наконец, когда молчание слишком уж затянулось, он начал говорить почти то же самое, что уже говорил у каштеляна, только произносил свою речь на этот раз очень тихо и невыразительно, дрожащим голосом. Войт остановил его еще на середине:
— Вы что же это, панове, беретесь меня поучать или запугивать? Меня? Делайте то, что подобает вам, а не сенаторам и рыцарству! Сидите в своих магазинах, взвешивайте товары в ратуше, собирайте подушную, подымную и другие подати, но не суйте свой нос туда, куда вас не просят! Слышите, васпане?
Войт замолчал, он побелел, как стена.
— Однако же, ясновельможный князь, — заикаясь, проговорил он, — securitas города его королевского величества, доверенного…
— Безопасность города от воров и проходимцев — вот единственный предмет ваших забот, пане войт, а о наших делах вам заботиться не надо! — воскликнул воевода. — Неслыханное нахальство! Вас всех стоило бы посадить за это на неделю в замковую тюрьму! — добавил он, все более распаляясь злостью.
— У магистрата его королевского величества города Вильно и в мыслях не было оскорбить ясновельможного пана, но ведь zelus — забота — об имуществе, доверенном нам…
— А я вам говорю, — загремел воевода, — направьте вашу zelus на другое, и вам будет чем заняться и к чему приложить ее! Не вмешивайтесь в то, что вас не касается, собирайте подати, судите своих горожан и гостей, поддерживайте порядок и сидите спокойно.
Войт отступил к дверям, напуганный напоминанием о тюрьме и грубостью воеводы. Когда князь произнес последние слова, двери открылись и вся депутация молча двинулась назад, а воевода в комнате еще бушевал.
С невеселыми лицами, словно жаб наглотавшись, паны радцы, бургомистры и магистратские заседатели во главе с почтенным паном войтом пошли в ратушу. Еще издали они увидели, что около ворот их ожидает кучка любопытствующих горожан и купцов.
— Что мы им скажем? — спросил войт.
— Что? — переспросил писарь. — Вовсе нет нужды рассказывать им о визите к воеводе, это уронило бы наше достоинство в их глазах. Лучше скажем, что каштелян и воевода обязали нас заботиться о порядке в городе.
— А что, если они про все прознают?
— Лучше мы сами убедим их, что мы говорим правду, а все иное — это всего лишь сплетни и вымысел, — настаивал писарь. — Иначе мы утратим доверие наших подданных, от чего охрани нас Боже, потому что с нами и так мало считаются, а после этого мы и совсем выйдем из доверия.
