Пан Бориминский собирался продолжать, но каштелян нетерпеливо перебил его выспренную речь:
— Дражайший пане войт! Вы напрасно пришли ко мне с этим посольством. Я тут никакой войны не начинаю. Я не хочу ее. Не готовлюсь к ней. Идите к пану виленскому воеводе и просите его, чтобы он хорошенько подумал, и, если что-то затевает, то пусть не забывает о городе. Я же вынужден только защищаться, если кто-то затронет меня, а защищаться имеет право каждый и везде, разве не так, пане войт?
— Да, это неотъемлемое право, — смиренно подтвердил войт, — но…
— Но что? — спросил каштелян.
— Но ведь собирается войско, — пояснил войт, — и в окрестностях, и в самом городе его уже много, а говорят, что прибудет еще больше!
— Идите к воеводе! — снова остановил его каштелян. — Идите! Это не моя затея. Я не буду стрелять первым. Если он будет спрашивать у вас, были ли вы у меня, то можете сказать то, что я говорил вам: я никакой войны не начинаю. Всего вам наилучшего, панове!
Депутация низко поклонилась, а потом таким же неторопливым шагом молча пошла к пану воеводе. Но на лицах чиновников магистрата можно было прочесть, что это второе посольство им совсем не по душе, потому что они шли к воеводе, которого боялись как еретика и которого всем расписывали как ужасного человека. Хотя они пребывали в уверенности, что он не должен оскорбить столь представительную депутацию магистрата, но все же им было несколько не по себе. Пан войт обеспокоенно поглядывал на писаря, писарь — на магистратских заседателей, они — на бургомистров. Чем ближе они подходили к дворцу, тем медленнее ступали их ноги. Вдруг войт предложил:
— Обратитесь к нему вы, пане бургомистр.
— Кто? Я? — испуганно спросил бургомистр. — Я? Но это же будет большим оскоблением для вас, пане войт, вы же — голова города и этой депутации. Я ни за что этого не сделаю!
— И я. И я, — тихо отозвались другие. — Надлежит говорить только пану войту.
А войт уже и сам не знал, как ему быть, у него словно язык присох. Но рассуждать было слишком поздно, потому что они уже прошли через ворота дворца и стояли в коридоре.
Слуга оповестил:
— Депутация магистрата!
Воевода сидел в своей комнате с паном Абрамовичем. Услышав о депутации, приказал:
— Впустить их. Наверное, явились с вечной жалобой на подвоеводу или начнут дурить голову насчет торговли, торговцев и портачей.
Не успел он закончить, как вошел и склонился в еще большем, нежели у каштеляна, поклоне пан войт, а за ним на цыпочках вошли и все остальные. Воевода не встал. Смерил их взглядом и повернулся к ним, ожидая, что скажут.
