Она поводит плечами, будто хочет стряхнуть с себя нахлынувшие воспоминания, вернуться сюда.
— Прости, я имел в виду другое… я хотел сказать, что община — это особое пространство. Ашрам Баба — это, в сущности, посвященный ему храм, все вокруг, сама атмосфера насыщена излучаемой им благодатью. Разговоры только о нем: Баба сотворил то-то и то-то, дал тому то, тому это. Ты все это постоянно слышишь. Потом кто-то подходит и интригующим шепотом тебе на ухо: «Ш-ш, этого не передать словами…» — благоговейное лицо, голова смиренно опущена, в знак вечной преданности… «Дорогая, если бы я могла объяснить». Твой мозг волей-неволей все это впитывает. Короче говоря, когда ты оказалась перед ним, он уже не был для тебя незнакомцем. Таким, как, например, случайный сосед в кафе, тоже забежавший выпить капуччино. Разве я не прав? Ты была уже на взводе, на грани истерики.
Рут резко наклоняется, придерживая свое сари, похоже, сейчас у нее действительно начнется истерика.
— Чуш-ш-шь, никакой ис-с-стерики, — яростно шипит она. — Я там была? Была. И я действительно почувствовала нечто особенное. Я тут перед вами распинаюсь, рассказываю, что испытала совершенно новые ощущения, а вы говорите, что ничего я не чувствовала, что у меня, видите ли, была истерика. Так чего вам от меня надо, а? Я могу говорить, говорить, говорить о чем угодно, вы все равно не примете это всерьез. Просто дурдом какой-то…
— Дурдом, говоришь?
— А то нет.
— А если Баба попросит: убей себя? Ты смогла бы?
— Надеюсь, что смогла бы.
— И это, по-твоему, нормально?
— Вполне. Потому что он никогда такого не попросит.
— Но он же попросил тебя стать его женой. Как ты считаешь, что его в тебе так очаровало: твоя духовность или твоя красота?
Она чешет плечо — укусила какая-то мошка, скребет, скребет, на коже остается красная ссадинка. Вдруг замечает мой взгляд.
— Может, все-таки будете смотреть мне в лицо?
— Не понял?
— Вы все время пялитесь на мою грудь. Я предпочитаю, чтобы мне смотрели в лицо.
Вот это да! Удар нанесен точно. Я, натурально, тут же снова на них «пялюсь» — та-а-ак, теперь мой черед видеть розовых слонов. Разумеется, я посматривал на ее торс, не целенаправленно, но, поскольку грудь у нее высокая, взгляд невольно упирается в самую «выдающуюся» точку. Обычно я вообще не рассматриваю какие-то части тела, стараюсь воспринимать пациента цельно: вот он, вот пол, вот стул, вот глаза. При чем тут ее женские прелести? В последний раз я услаждал себя зрелищем женских прелестей дома, и это была промежность Кэрол: под тесными — очень тесными — трусиками видно было, как подрагивают и сжимаются
