Нет, нестерпимо выжидать — сиди тут гадай, что же ему все-таки от тебя нужно, что он еще придумает, какой изобретет подвох… но зато я знаю, как усыпить его бдительность, чтобы он себя выдал. Надо сказать что-нибудь чумовое, это, конечно, здорово шарахнет ему по мозгам, зато — верняк.
— А знаете, у меня что отец, что братец — жутко долбучие.
Я секунду молчу, жду, когда до него доедет, но — никакого эффекта. Я продолжаю:
— Да, обожают порнушные журнальчики, не оттащишь. Девицы на природе, среди струй водопада, девицы в кемпингах. А Робби любит жесткое порно, чтобы все как есть, он считает, что чистый секс — это главное, без всякого сюсюканья и разных прибамбасов.
Чтобы не расхохотаться, я прикусила изнутри щеку, особенно меня распирало на «струях водопада», ха-ха-ха. А он мне в ответ (не сразу, поизучав минуту-другую пол):
— А знаешь, к чему на самом деле призывает тебя твой гуру?
— Переспать с ним?
— Да нет… он призывает тебя отключить мозги… и слушаться только его.
— Можно мне взять из холодильника водички?
— Разумеется.
— Вам принести?
— Нет.
Авария: когда я стала вытаскивать бутылку, наружу вылез весь пластиковый контейнер, с молоком и прочими напитками. Кошмар, все-таки я не выдержала, пришлось сбежать сюда, к холодильнику, чтобы отхохотаться. Ведь только я начала нести весь это бред насчет порнухи, мне, как назло, вспомнился тот прикол с Деборой. Это мамина приятельница, которую поселили однажды в комнате Робби. Сдвинула она в сторонку всякие сувениры и прочую дребедень (хотела уложить свое бельишко в комод), а там — ух, какие картиночки! Бедняжка чуть не упала. О, ч-черт, никак не могу успокоиться, притворяюсь, что ищу в холодильнике что-то еще, давлюсь смехом и пытаюсь снова по-слоновьи трубить, чтобы наконец заткнуться. Пи Джей будто ничего не замечает, так я ему и поверила, он же наверняка слышит мое хихиканье.
Такой хам, положил на кофейный столик свои ножищи в ковбойских ботинках, увидев меня, взбивает подушку. О г-господи, только этого мне не хватало, сидеть на взбитых подушечках… я начинаю с заумным видом ходить кругами по комнате, мелкими шажочками, повторяю «ом», священную биджа-мантру.[36] Голос почему-то меня не слушается и слегка дрожит, поэтому мне приходится перейти на тихое «м-м-м».
— Садись, — говорит он.
Так я и послушалась. Он будет еще мной командовать…
18.22. Рут что-то мычит себе под нос, ходит кругами по комнате, круги сужаются, из-под сари виднеется кусочек голого тела, выше талии. Это одна мысль, вторая — хорошо бы сунуть голову в раковину с водой. Брови, уши, шея мокрые от пота, я весь — мокрый от пота. Жду, когда она притомится, по крайней мере когда проявятся признаки усталости. Надо реже говорить ей «садись». Звучит как команда. Надо действовать тоньше: не приказ, а предложение. А то получается, что я как бы разрешаю ей сесть. Она, естественно, не садится, может, позже соизволит, уже по собственной инициативе. Все эти мои мелкие ухищрения то действуют, то нет, однако всему есть предел, я тоже не железный. Ну, выманил я ее в гостиную, и что? Немного угомонилась, но это — одна видимость. Эгоизм, сплошной эгоизм.
