Тетя и дядя ушли. Можно и ей уходить. Она вышла из дома, почти уверенная, что все будет хорошо, что фашистов скоро отбросят, они побегут вспять, а там и война кончится, и жизнь опять наладится, и все вернутся к мирным делам, ставшим сейчас особенно желанными. И дни эти и ночи забудутся, как все в конце концов забывается. «Мы опять привыкнем спокойно спать, и не надо будет с замиранием прислушиваться к громкоговорителю». Она даже улыбнулась своей мысли.
С перекрестка рванулся остуженный за ночь ветер и лег ей под ноги, полежал с полминуты и понесся дальше, сдувая пыль с асфальта, просохшего после ночного дождя, и асфальт становился голубым. Сильный и чистый свет разгоравшегося утра наполнил улицу, и дома, вымытые дождем, казались новыми, только что выстроенными.
Вон и Лена, она шла навстречу.
— Рано так чего, Лена? Еще и семи нет.
— Понимаешь, не сидится дома. Места себе не нахожу. Тянет на люди.
И правда, — подумала Мария, — в такое время вместе чувствуешь себя увереннее. Семи нет, а тоже вот поспешила к Лене.
— И мне не сидится, — сказала.
Лена взяла ее за руку.
— Пойдем на работу.
— А возьмут меня?
— Взяли.
— Как? — Мария даже приостановилась, недоумевая.
— А так, — дернула Лена плечом. — Вчера говорила о тебе с Софьей Васильевной, с заведующей. А она: пусть приходит.
— Ты серьезно?
— Соплюшка ты еще, соплюшка, — снисходительно покачала Лена головой и, мелко ступая, двинулась.
— Я ж ни заявления, ни документов… — продолжала Мария стоять растерянно. Губы разомкнулись в удивленной улыбке.
— Что твое заявление, — бросила Лена на ходу. — Теперь мы, весь город, одна семья. И каждый нужен. — Ей явно нравилось чувствовать себя опытней подруги. — Пошли, пошли…
— Еще только семь, смотри. Куда ж мы?
— Туда, туда, — отрывисто проговорила Лена. — Тебе дома не по себе, мне не по себе, а другим, думаешь, по себе?
Дошли до конца квартала, повернули. Еще несколько шагов, и старинное здание с тихой вывеской: «Библиотека». Мария было остановилась в нерешительности, но Лена, сердито взглянув на нее, уже толкнула дверь.
Девушки вошли в полукруглый вестибюль. Сквозь большое венецианское окно со стрельчатыми витражами падал свет на пустынную сейчас гардеробную с голыми вешалочными крючками, на ниши в стенах, в них виднелись бюст Пушкина, бюст Тараса Шевченко.
Часы на стене показывали: четверть восьмого.
Лена поднималась по широкой лестнице, устланной ковровой дорожкой, схваченной на ступенях металлическими прижимами. Мария, смущенная, едва поспевала за ней. На ступенях тоже лежал свет, окрашенный витражами, и она ступала по оранжевым, зеленым, желтым полосам, и туфли ее становились на миг то оранжевыми, то зелеными, то желтыми.
