Некоторое время он сидел в ожидании на крыльце, потом, будто что-то подтолкнуло его, встал, откинул ногой придерживающую дверь досочку и вошел в дом.
Темнота внутри поразила Гвирнуса. И еще — вонь. Пахло старостью, гнилью и знакомым с детства запахом гриба-вонючки. Гриба, который и в лесу-то предпочитали обходить стороной. «Ишь понатаскала, карга старая», — думал Гвирнус, осторожно пробираясь к занавешенным, видимо, темными тряпками, окнам.
В углу раздавался громкий писк и шебуршание, и нелюдим с отвращением подумал о крысах. Не хватало еще, чтобы какая-нибудь вцепилась в ногу.
«Дверь надо было оставить открытой, вот оно что. Темнотища, хоть глаз выколи». Гвирнус сделал несколько осторожных шагов (не шагов — шажков), когда у него возникло неприятное ощущение, что он в доме не один. И дело тут вовсе не в крысах: Гвирнус чувствовал взгляд, внимательный, настороженный. Взгляд человека. Чужого. Враждебного. Рука Гвирнуса невольно потянулась к запрятанному в голенище охотничьему ножу. Нож был на месте, и нелюдим в который раз порадовался привычке не расставаться с оружием.
— Эй, есть тут кто? — громко сказал Гвирнус, продолжая медленно пробираться к окну. Он постоянно на что-то натыкался — вся комната была заставлена табуретами, сундуками, вурди знает чем. «Тыщу лет небось хлам копила старая карга — вот гнильем и несет. Пока до окна доберешься, шею свернешь». Комната казалась необыкновенно большой. Раньше ему не приходилось бывать у Гергаморы, но с виду хижина была самая что ни на есть обыкновенная. Да и сельчане, заходившие к старухе за ее чудодейственными зельями, не рассказывали ничего такого. Разве что про старушечье барахло.
А тут — на тебе.
«Где же тут окно? — недоумевал Гвирнус. — Снаружи, значит, есть, а здесь нет? Чепуха выходит…»
— Чтоб тебя! — ругался, плутая среди невидимого скарба старухи, охотник, и чужой внимательный, цепкий взгляд следовал за ним.
— Следишь? Выслеживаешь? — Гвирнус остановился и зло крикнул в темноту: — Ну все, хватит! Гергамора, ты?
3
— Смотришь?
Питер вздрогнул.
— Знаю — смотришь. Вы все охочи до таких зрелищ. — Скрипучий тихий голос Гергаморы неприятно царапал слух.
— Приперлась, — буркнул охотник, — уж и ноги еле волочишь, а все туда же.
Гергамора усмехнулась. Приблизила неприятно пахнущий рот к самому уху Питера:
— Ты небось поджигал, а?
— Так ведь сама присоветовала.
— Верно. Присоветовала. Я еще маленькой была — таких вот печей на той стороне реки знаешь сколько повидала? А дед рассказывал — от своего отца слыхал — там, за рекой, дней десять пути, раньше с десяток таких вот поселков было. Да побольше нашего.
