А лицо Гвирнуса, еще недавно казавшееся тусклым, бледным, бесцветным, вдруг вспыхнуло разноцветными огоньками, и Ай-я впервые увидела, что глаза у него вовсе не серые, как ей казалось раньше, а слегка голубоватые и даже зеленоватые. Волосы не черные, а с легкой рыжинкой на лбу и, напротив, выцветшие, серые на висках. А руки большие, загорелые, почему-то слегка красноватые — тут Ай-я с трудом повернула внезапно потяжелевшую голову и, увидев, как пылает в печи огонь, догадалась — это всего-навсего отблески не на шутку разрезвившегося огня. Сказала вдруг недовольно:
— Дверку-то у печи закрыть забыл?
И следом чужой, незнакомый, глухой, будто не ее, Ай-и, голос произнес:
— А ведь я сейчас рожу.
— Нет. Погоди. Терпи. Без Гергаморы нельзя, — заорал Гвирнус.
— Я терплю, — сказал кто-то за Ай-ю. — Я терплю.
1
— И охота тебе, Норка, копаться? Еще подхватишь чего-нибудь.
— Ну нет. Слышала, что Гергамора сказала: хворь огня боится. А камешки у Илки знатные были, я уж и так к ней и этак — все пыталась выменять, а она, вишь, ни в какую — упряма. Ну да теперь уж ей упрямство ни к чему.
— Что ж ты все по краю — какие уж тут камешки, — ты туда поглубже лезь.
— Вот сама и лезь. Вон как жаром пышет. Подождать надо. Я и тут-то (чтоб его!) платье прожгла.
— Так ведь другие полезут — кто первый, тот и найдет. Вон сколько их. Коршуны. Так глазищами и зыркают.
— Полезут, как же! Эй, кто со мной?! Ага! Боятся. Не обжечься боятся — мертвецов. Будто тем не все равно. Сама-то чего стоишь пялишься?
— Хочу и пялюсь.
— Потом ведь завидовать, Тина, будешь. Знаю я тебя.
— Больно надо…
— Погоди. Блеснуло, кажись, что. Нет, показалось. Жаль.
— Сердца у тебя нет.
— А у кого оно есть? У тебя?
— Ах, Касьян, Касьян…
— Ребятню хоть прогоните. Кто-нибудь. Нечего ей тут шляться.
— Лопату бы что ли принесли — закопать…
2
Дверь в хижину Гергаморы была приперта досочкой. Запыхавшийся от быстрого бега нелюдим досадливо выругался. «Куда ж она подалась, старая карга? Вот уж кому неймется. Дома не сидится. Всюду надо нос сунуть, тьфу!»
— Ну и где тебя искать? — пробормотал он вслух.
Гергемора могла быть где угодно. В Ближнем лесу (там она собирала корешки и лекарственные травы). В любой из хижин. («Вон больных сколько. Уговорили, стало быть, попробовать полечить»). А то и на реке — полощет свое вонючее старушечье белье.
Гвирнус подумал, каково сейчас приходится Ай-е, и сердце его болезненно сжалось.
— Ничего, терпи, — прошептал нелюдим, как будто она могла услышать его.
