Она держала в руке чужое сердце и ритмично сжимала пальцы, не замечая ничего вокруг. Она держала в руке жизнь. Жизнь страдающего человека. И не важно, что он был покрыт панцирем и у него были уродливые челюсти. Не важно, что он был солдатом и убивал тех, кто нынче попытался убить его. Неважно, что поправившись, он вернется на свою войну, чтобы снова убивать. Он был жив сейчас и страдал. Он мог умереть и не испытывать ничего. Трупы не ощущают. Не чувствуют.
— Я запускаю нанонить, — предупредил Лу-Тан и Татьяна Викторовна опомнилась, осторожно отпустила сердце — теплое, скользкое, живое — передавая управление им Э. Вытащила руку, ярко измазанную желтой плазмой.
С прозрачного щупа стекла и упала в рану серебристая капля. Зашипела, втянулась в плоть, сращивая разрывы и разрезы мягких тканей.
Не теряя времени Татьяна выкладывала мозаику кусками панциря ниже того места, где действовала нанонить. Смазывала пластинки с внутренней стороны биоклеем, прикладывала к мягкой беззащитной кожице. К тому времени, как она закрыла поле первой раны, нанонить закончила свою работу. Вдвоем с Лу-Таном они доложили последние куски панциря и щедро смазали грудь пациента остатками клея. То же самое пришлось проделать с его ногой — манипуляторы, собирая кость, сильно поломали наголенную пластину.
— Маску пациенту, газовую смесь напрямую в дыхательный мешок! Отключить реактиватор! — приказала Татьяна Викторовна.
Прозрачная маска легла на уродливое лицо, принимая его очертания, плотно охватывая со всех сторон. Теплый воздух на мгновение замутил ее поверхность. Грудная клетка приподнялась. Опустилась.
— Э, картинку грудной клетки. Дыхательный мешок, места разрывов.
— Держит! — одобрительно крякнул Лу-Тан. — Молодец, девочка!
— Э, отключить управление сердцем! Антишоковый барьер снизить. Давать дозировано. Звуковой сигнал сердца.
Красный глазок на панели Икринки погас. С трудом сердце сатианета заворочалось в груди, застучало, набирая обороты. Писк-писк-писк-писк. Пииск.
— Частит, — улыбнулся Лу-Тан и с трудом снял сведенные судорогой пальцы с рукоятей манипуляторов. — Но это ничего. Поздравляю, коллега!
Татьяна подняла руку, убрать со лба волосы, и с удивлением ощутила, как ноют мышцы — словно копала картошку, не разгибаясь, несколько дней.
— Спать, Танни! — властно проговорил старый доктор. — Икринка последит за ним. Спать!
Бим жалобно тявкал за прозрачными дверями операционной. Она вышла к нему, похлопала по теплой спине, привалилась к стене. Постояла. И пошла к себе.
