аплодировала – и обаятельной марионетке и искусному кукловоду-художнику – шаржи были удачны. Сам
Аркадий Яковлевич тоже был счастлив – особенно радовали его очарованные детские мордашки, с
радостным изумлением глазевшие на игрушку – как и он сам когда-то. К тому же зарабатывал он, не в
пример прошлому, столько, что наконец-то смог позволить себе курить трубку и пить по вечерам кофе.
Аркадий Яковлевич пополнел, стал лучше выглядеть – дочка, навестив его в июле, решила даже, что у папы
удачный роман. Так прошло лето…
А потом наступил обычный сентябрьский понедельник… Народу было немного – похолодало.
Толстая мамаша с украинским прононсом заказала портрет своей дочери – необыкновенно обаятельной
семилетней дурнушки – кареглазой, пухлощекой, с зубками набекрень и невесомой тучкой кудряшек над
маленькой головой. Девочка сидела смирно, серьезно смотрела перед собой – ведь «дядя кукла» попросил
не шалить, но искорки смеха прятались под пушистыми ресницами – вспыхнут мгновенно, только выпусти
их на волю. Аркадий Яковлевич рисовал почти машинально – за долгие годы изготовление портретов
доведено было до автоматизма. Здесь завиток, тени под глазами чуть глубже, родинка у виска… Готово! Он
бросил последний взгляд на лист бумаги – и обомлел. Уличный портрет, жалкий набросок, сбитый за пять
минут – был лучшим из сотворенного им за жизнь. С шероховатого ватмана смотрела живая семилетняя
девочка с искорками смеха из-под ресниц. Заказчица наверное сочла его сумасшедшим – Аркадий
Яковлевич буквально вырвал из рук женщины портрет, подхватил куклу под мышку и побежал, вернее
полетел домой… Господи, за что мне такое счастье, чем порадовал тебя Господи?! Получилось!!! По
лестнице – вприпрыжку, плевать на занывшее сердце, плевать на ноющие руки – к холсту. Аквамарин,
краплак, кобальт, осенний запах льняного масла, липкий от старости стерженек кисти… Только бы удалось!
…»Скорая» уехала в полшестого утра. Аркадий Яковлевич лежал на продавленной кушетке,
всхлипывая бессильно сквозь зубы. Черта с два! Бодливой корове бог крыльев не дал. Раздавленные ампулы
лежали кучкой на блюдце с отбитым краем, мерзко пахло аптекой. Мольберт задрал к потолку тощие лапы,
брошенная в сердцах палитра отпечаталась на стекле книжного шкафа. Кукла уныло висела на гвоздике,
приоткрыв левый глаз. Со стола безмятежно улыбалась девочка – несколько четких штрихов – ведь смог
