сочувственное лицо, крестьянка зарыдала сильнее. Из всхлипов и вздохов удалось выяснить, что она с
мужем и дочкой пришла пешком нынче утром. Муж хотел поискать места конюха в городе, а она –
вышивальщица и швея. На рынке днем она продавала петухов и кукол на чайники, а супруг торговал
свистульками. А потом муж отправился ночевать к дяде-гончару, а она с дочуркой осталась посмотреть
ярмарку. А потом в толпе срезали кошелек, а куда идти она не помнит и боится… Окончание монолога
утонуло в новом потоке слез.
«Успокойся, дитя мое! На сегодня я дам вам еду и кров. И пошлю известие в магистрат – муж,
наверное, вскоре начнет вас искать. Утри слезы, пойдем». Мастер Ханс наклонился к девочке: «Как зовут
тебя, милая дама»? Малышка вскинула голову – на удивление в синих глазах не было ни слезинки. «Я не
дама, я Эльза»! «Ладно, Эльза, так Эльза. Хочешь ко мне в гости»? В ответ маленькая гордячка протянула
ему ладошки. Аптекарь посадил ее на плечо – хоть бы испугалась, жестом предложил женщине следовать за
ним, и медленно пошел в сторону дома. Необычно: в раннем детстве – и столь сильный характер. В линиях
губ и скул, в повороте головы и уверенном жесте ладони видны и ум, и воля, и страсть, и упорство, почти
упрямство… Редкость, драгоценная редкость.
На пороге аптеки уже топтался долговязый Адольф, держа зажженный фонарь. «Здравствуйте,
добрый господин и прекрасная барышня!» Ревнивая Марта оттеснила недотепу плечом: «Загулялись вы
нынче, хозяин, я уж думала, ужин простынет. Стою, стою… А это кто с вами пожаловал?»
«Мои гости. Приготовь им одну из спален внизу, накорми, дай всего, что понадобится. И пошли
Адольфа в магистрат, мол, Магда и Эльза Кнехт дожидаются мужа и отца в доме у Мастера Фармацевта. И
будь ласкова, не скупись!» Мастер Ханс осторожно снял с плеча девочку, похрустел затекшими пальцами.
Марта медлила. «Что еще?» «Вам письмо передать просили, важное, лично, мол, в руки».
…Так вот какой дивный подарок готовил этот ласковый вечер! Мастер Ханс сбросил шторц и кафтан
на руки подоспевшему Адольфу, очень медленно поставил в угол тросточку, улыбнулся гостям:
«Располагайтесь» – и неспешно направился внутрь, к лестнице. С первой площадки крикнул Марте
отменить ужин и подать вина в кабинет.
Свечи уже горели. На столе царил идеальный порядок, трубки и табакерка дожидались хозяйской
