капель крови шлёпнулись в тарелку из-под баранины – и всё. Трактирщик уже оттащил драчуна и что-то
ему втолковывал, отчаянно жестикулируя. Трезвеющий Джуд тронул пальцем щёку – она была сухой и
горячей, рана затягивалась. О как! Подумав ещё с минуту Джуд встал и вышел во двор. Положив левую
руку на каменную приступку, он взял нож и шарахнул по пальцам. Кусок ногтя с подушечкой среднего
пальца отрубило почти что напрочь. Боли не было. Словно псих, Джуд ещё раз чиркнул ножом – ломтик
плоти упал на землю, а рана начала аккуратно затягиваться. Нового ногтя не выросло, зато рубец через
полчаса выглядел старым шрамом.
До глубокой ночи Джуд сидел во дворе. К вечеру заморосило, буршлат отсырел от дождя, грудь
невыносимо чесалась, словно черви пробрались под рубашку. Посетители кабака, девицы и даже собаки
обходили сидящего стороной. Трактирщик молчал – он получил свои башли, а где болтается гость, его не
касалось. Куда идти за советом и помощью Джуд не знал и даже представить себе не мог. Он был родом из
Ливерпуля, дед Хамдрам давно умер от пьянства, Хамдрам-отец утонул в Мерси, едва успев заделать
мамаше двоих детишек, Мэри Хамдрам была замужем трижды, от каждого брака в домишке появлялись
новые малыши и все они хотели хлеба с селёдкой. Старший брат, рыжий Бони, уплыл на дальние острова
поохотиться за чёрным деревом, два года как от него не было весточек. Самого Джуда мамаша с десяти лет
сдала дядьке Филу – кожевеннику и святоше. У них с тёткой сыновей не было, Джуда воспитывали как
родного, в четыре руки – постом, розгой и трудом, каждодневной вознёй с вонючими кожами. До
шестнадцати он терпел, но когда окончательно стало ясно, что дядя хочет окрутить его со своей Бет,
двадцатипятилетней дурёхой, а затем и передать дело наследничку – Джуд сбежал. Дождался, когда Бони
приедет потрясти перед матушкой золотом, и упросил-таки братца взять с собой. Год плавал юнгой на
«Мэри-Сью», потом перебрался на «Дамиетту» уже матросом… И дружков кроме старого Билли особо не
завелось.
Бездействие утомляло пуще работы – за годы службы Джуд отвык отдыхать. Он поднялся и вышел в
ночь – да, бристольские улицы не похожи на коридоры монастыря, но будь что будет. Ноги сами водили его
по закоулкам, мимо луж и сточных канав, драк и шумных матросских танцев. Добропорядочные горожане
давно уснули, затворив ставнями узкие окна. Только воры, шлюхи и запоздалые пьяницы нарезали круги от
