Людей, которые выходят на пенсию простыми следователями, — считанные единицы. Они или бессмысленно настойчивы, или в какой-то мере неудачливы. Мне несколько раз предоставлялась возможность уйти из нашего отдела, после чего я понимал, что не способен работать в другом месте: даже в своей жене я вижу нереализованного преступника. Впрочем, моя жена — реализованный преступник: за тридцать лет нашего брачного союза она сделала мою жизнь приятным адом. Я утешаю себя мыслью, что с разнообразием ада свыкаешься легче, чем с обременительным блаженством рая.
Единственное в жизни удовольствие, которое мне хорошо знакомо, — это одиночество. Одиночество для меня — приют, своего рода бальзам, которым я смазываю зарубцевавшиеся душевные раны. Оно вселяет веру в мир — по той простой причине, что когда я один, то не обнаруживаю подле себя преступника! Но вдруг я тоже необнаруженный преступник, то есть человек, облекший насилие в изысканные одежды добродетели? Этот философский вопрос многие годы не дает мне покоя…
(4)
Было около часу ночи, я опомнился и закрыл окно. Сейчас в кабинете вместо табачного дыма стоял манящий запах старинных вокзалов. Я глубоко вдохнул свежий воздух и тут же, поперхнувшись, закашлялся. Мне подумалось, что разумнее сначала закурить благодатную сигарету, а потом уже приводить в порядок свои записи и в первую очередь — свои мысли. Шеф приказал мне оставить моих приятелей-наркоманов и приступить к истории с ПО «Явор». Все дело в том, что сегодня пятница, а в понедельник утром он приглашает меня на чашку кофе и для доклада. Божидар любит потчевать меня кофе, когда чувствует, что я в затруднении. Но если следствие заканчивается успешно, он потчует своей близорукостью.
Единственное, что мне оставалось, — это использовать ночь, ее всепоглощающую тишину. Говорят, ночь более духовна, нежели день, и она создана для любви и раздумий. В последние десять лет я предпочитаю использовать ночи для сна… еще один факт, свидетельствующий о деформированности моей души.
Мне пришлось просмотреть сто тридцать страниц фактического материала с приложенными к нему несколькими любопытными фотографиями и двумя папками с документацией. Это удовольствие отняло у меня шесть часов сорок минут, в результате чего я не только убедился, что мой юный коллега сделал свое дело, но и испугался. Все было ясно как белый день, но именно тщательность следствия заставила меня взмокнуть от напряжения. Платок, который я продолжаю с собой носить с похвальным постоянством, стал вскоре влажным; я представил себе два мокрых пятна на рубашке под мышками и почувствовал себя
