— Ну и что? Человеку иногда нужна разрядка. Достоевский и в карты играл, проигрывался.
— Иногда! Но это происходит каждый день. Однажды пришёл с подбитым глазом. Почему — не говорит.
В кухню заглядывает Ирина.
— Только что звонила Одилия. Через полчаса притащится со своей скрипкой и головной болью.
— А скрипка‑то зачем? — спрашивает Анастасия.
— Хочет сыграть гостям, что она выучила за день. У неё же нет аудитории, кроме шести кошек, шофёра и знакомого юриста, которые должны слушать этот ужас. Не сердитесь, уделите ей внимание. Действительно страдает мигренями. Хорошо?
Не успеваю ответить, потому что, не взглянув на мать, в кухню входит Женя. Между её широко расставленными ладонями зажато штук двенадцать кошельков, в том числе и мой.
Она демонстративно сваливает их на стол возле откупоренных бутылок, приказывает мне:
— Садись!
Присаживаюсь совершенно убитый этим неожиданно обнаружившимся изобилием кошельков, кошелечков… Ирина, Этьен и Анастасия безмолвно стоят вокруг.
— Мама говорит — ты бедный, — скороговоркой сообщает Женя. — Она часто ездит на гастроли в разные страны и всегда отдаёт мне монеты, какие у неё остались. Видишь, в этом кошельке — немецкие, называются пфеннинги, в этом — называется гульдены, из Голландии, в этом — лиры, тут, смотри, песеты, красивые…
Она последовательно вытряхивает мелочь из всех кошельков, отдирает липучки с моего, пригоршней запихивает монеты во все его отделения. Кошель разбухает, как поросёнок.
— Вообще‑то, наверное, это немного. Но, может быть, тебе на первое время хватит.
— Женька, спасибо, — я стараюсь сдержать подступившие слезы. — Только, пожалуйста, забери все это назад. Во–первых, я вовсе не беден, раз оказался у вас во Франции. Во–вторых, в Москве другие деньги. Называются — рубль. Это там не годится. Разве ты не знала?
Девочка, поджав губы, секунду стоит в нерешительности. Затем хватает полосатый кошель, бросается вон.
— Она в вас влюбилась. Амур. — Констатирует Анастасия и целует своего Этьена.
Ирина же оторопело собирает со стола оставшиеся кошельки.
А я сижу, понурив голову.
Скажи, чем я мог вызвать такой порыв чисто детской души? Неужели действительно произвожу впечатление нищего?
Ирина подходит, трогает за плечо.
— Как вам удобнее, сначала посмотреть больных и потом ужинать, или наоборот? Все уже собрались в гостиной, все накрыто.
Поднимаю на неё глаза.
— И Одилия прибыла?
— Явилась. Пока Женя устраивала здесь спектакль.
— Хорошо. Проводите Одилию в комнату, где я ночевал. Потом по очереди остальных.
