Аристократический райончик, тихий. Прохожих мало. Никаких негров или арабов. Никаких туристов. Сверкают промытые стекла витрин. Дама в больших чёрных очках прогуливает пуделька. В одной руке поводок, в другой — пакетик, совочек и метёлочка для сбора того, что пуделёк оставит… Оглядываюсь. Дама почему‑то оглядывается тоже. Да это Мирей Матье. Когда‑то была популярна во всём мире. Помню прекрасную песню — «Да, я хочу быть счастливой». Постарела. Как говорится, сошла со сцены. Что у неё осталось — собачка, совочек?
Что осталось у меня? Написанные мной книги? Отрезано, ушло, как уходят от родителей выросшие дети. Так что же осталось?
Ирина толково нарисовала схему. Через десять минут я подхожу к школе. С удивлением вижу Женю. Бежит навстречу в красной курточке, клетчатой юбке. За спиной ранец. Мелькают гольфы, на этот раз синие.
— Ты почему не в школе?
— Учительница заболела. Отпустили.
— А где другие из вашего класса?
— Сами пошли домой. Им разрешают!
— Что ж, пойдём и мы. Обедать хочешь?
— Вообще‑то после уроков я гуляю в Булонском лесу.
— Где это?
— Близко. Пойдем?! — Она берет меня за руку, через несколько кварталов выводит то ли к каналу, то ли к тихому рукаву Сены, где у берега стоят на приколе снежно–белые, отплававшие свой век суда, превращённые в увитые диким виноградом жилища.
— Видишь на том берегу лес? Это Булонский лес. Ты грустный?
— Нисколько.
— Нет. Грустный.
— Женечка, откуда у тебя с комнате икона Христа?
— Подарок. Моя бабушка мне подарила. Когда мы были в Москве, и мама ходила к тебе лечиться, бабушка отвела меня в церковь, и там меня покрестили. Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
— Бабушка умерла?
— Да. Конечно. Все старые люди умирают. Между прочим, как ты думаешь, я тоже умру?
— А ты как сама думаешь?
— Никогда! Знаешь, я по ночам летаю во сне. Часто. Бабушка говорила — это летает моя душа. И если я как будто умру — я полечу к Иисусу Христу, туда, где бабушка и все, кто его любит.
— Правильно, девочка. Ты все правильно поняла. Самое главное. Ничего не бойся!
— А ты боишься?
— Нет.
— Тогда почему ты грустный? Ты боишься. Я видела у тебя крестик. Ты тоже не умрёшь, да?
— Да.
Перейдя мостик, мы сразу попадаем в перелив света и теней Булонского леса. Кроны мощных, вековых каштанов и кленов уже тронуты октябрём. Доцветают на клумбах цветы. Собственно, это не лес, а великолепный, ухоженный парк.
Идем по аллее в сторону пруда, где у берега стоят несколько пустых скамеек. Сухенькая старушка в очках что‑то подбрасывает плавающим уткам.
