Поняла она, что Сенька ей протягивал.
Уткнулась она лицом в живот дитячий и заплакала.
Но недолго. Утёрла слёзы, и вместо пелёнки завернула ребёнка в старый платок, тот, что тогда в городе наторговала.
А дурак тем временем петлял по ельнику, и кровь из-под простреленной ключицы уже перестала течь.
Обессилел он, и упал лицом в землю, в старую жёлтую хвою.
Лежал, дышал, как зверь загнанный.
Раздались шаги, треск ломаемых веток.
— Вот ты где, паскуда, — раздались слова и грохнул выстрел.
Сжались пальцы дурака в кулаки, полны хвои, и в свете занимающегося рассвета видел стрелок, как пуля вошла в затылок и разворотила дуракову голову.
Кровь впитывалась в хвою.
Перевернул стрелявший труп ногой.
— Твою мать. Без выпе*дка. Мародёр сраный. И на что только позарился?
Сплюнул и ружьё на плечо повесил.
— Вот ведь тварь. Ненавижу.
— Что угодно, госпожа?
— Здравствуй, Сервио, — сказала девушка — кофе и круассаны, как обычно.
— Да, госпожа, — поклонился официант.
Белые пряди дрожали под ветром из гавани.
— Прошу, госпожа.
Официант расставил на столе чашку, тарелку с круассанами, кувшинчик со сливками и сахарницу. Поклонился и почти исчез, но она окликнула:
— Не исчезайте, Сервио. Присядьте.
— Да, госпожа, — поклонился официант и присел на самый краешек плетёного кресла.
Он размешивала сахар в чашке.
— Скажите, Сервио, — сказала она, — как вам последний?
— Как обычно, госпожа, — официант чуть пожал плечами, — да, побросало, но мы видали и более сложные схемы.
Она чуть кивнула, соглашаясь.
— В тот раз он читал Хемингуэя, — сказала она, — вы помните, Сервио?
— Хэмингуэя? Да, госпожа, помню.
Она сделала глоток, глядя на море.
— Читали?
— Я убирал за ним, госпожа.
Она улыбнулась, чуть искоса глянула на него.
— Вы весьма исполнительны, Сервио.
— Вы слишком добры ко мне, моя госпожа, — в голосе официанта явственно пробилось смущение — я слишком молод для этого. Вот мой товарищ…
— Я знаю вашего напарника, — мягко прервала она его, — не стоит. Сейчас я говорю о вас.
— Как будет угодно госпоже, — ответил официант, потупив взгляд.
— Я знаю, что вы молоды, Сервио, — продолжила она, держа в руках чашку, — и хочу узнать ваше мнение.
— Моё, госпожа?!
— Ваше, Сервио. Нам долго, очень долго работать вместе.
— Почему, госпожа?
Она перевела взгляд на него.
— Что “почему”?
— Почему вы спрашиваете? Вы же так близки к Нему, и вы всё про меня знаете.
Она снова улыбнулась, и ямочки появились на её щеках.
— Я — знаю. Но вы, Сервио, вы не знаете.
