— Безумная, мучаю тебя, прости. Голодный, — она принялась перекладывать ему на тарелку закуски. — Читала до конца твою книгу, поздно проснулась, тебя нет. Думала — вчера конфликт, ушёл совсем. Смотрю: сумка в твоей комнате, в секретере — что пишешь. Села, прочитала. Ешь. Пер фаворе, пожалуйста! — Лючия снова откинулась на спинку стула. — Сегодня много думала, потом искала тебя, была в доме Манолиса — закрыто. И тогда решила: если найду, если вернешься… Решила тебе в подарок…
— Чудесные снасти! Спасибо, Лючия. И рубаха. И брюки.
— Нет, не это, — вдруг нога её, одетая в тончайший чулок, поднялась из длинного разреза платья, медленно легла ему на колени. — Тебе нравится? Правда?
Артур окаменел.
— Не бойся меня. Всегда буду тебе мама. Но ты хочешь все. Я не церковный моралист. Решил: пусть тебе будет все хорошо.
— Лючия, что ты делаешь?
— Если б могла взять в себя всего, спрятать от горя, fezzoro[86]… — Протянутой рукой пригнула к приподнявшемуся навстречу колену.
Артур схватил её руку, с силой отвёл.
— Лючия, с тех пор, как умерла жена, я ни с кем. Понимаешь? Видимо, всё заржавело во мне, отмирает.
— Нет. Нет, бедный бамбино…
Артур почувствовал, что находится в поле защиты, в поле такой доброты и ласки, какого не знал никогда, ни с кем.
Её глаза доверчиво мерцали при свете догорающих свечей. Лючия обняла, прижала к груди. Он поцеловал белеющее в полумраке плечо.
— Не мы на острове, мы — остров, — прошептала Лючия, угадывая его состояние. — Бамбино, ты дома, пришёл в свой дом, к своей матери.
Она схватила его за руку, повлекла из гостиной на лестницу, наверх.
— Видишь, все с тобой хорошо, — задыхаясь, шепнула она в спальне. — Сниму сейчас это… Жди, подожди.
Почувствовал как рука её погладила по голове, прижала к шее.
— Temeramete[87], — шептала она. — Temeramete, — стиснула руками и ногами, крикнула: — Piu forte![88]
— Милая, что ты говоришь? — спросил Артур, наконец, откинувшись на спину. Лючия с трудом поднялась. Молча накинула на плечи плед, вышла.
… Глаза Артура постепенно привыкли к темноте. В смутных очертаниях спальни на стене проступила какая‑то картина.
РОССИЯ
Там, за окном купе,
исчерченным дождём,
берёзовый колок,
размётанный стожок,
пасутся кони.
А стрелочник продрог,
и свёрнутый флажок
глядит вдогоню.
На склон холма,
берёзками поросший,
легла пороша.
И у подножья
вновь пасётся лошадь.
Охранник на посту.
И поезд на мосту
вдруг медлит ход.
Дождь ледяной стекло
колосьями сечёт.
Внизу оцепененье ледостава —
