потому и не подавала никаких прошений.
Через пять минут меня реабилитировали, сказали, что на любой работе
могу не упоминать о пребывании в лагерях. Но куда же мне девать эти
шесть лет? Пишите, что работали в системе КГБ… Боже упаси, этого
еще не хватало!»
Этот отрывок В. И. Прохорова потом тоже почти дословно
повторила в передаче «Старая квартира».
Похоже, что система КГБ хотела в тот раз скомпрометировать и
ее, и В. И. Прохорова это понимала. Но почему же она тогда так
легко поверила в виновность моего отца?
XVI
Все закономерно
Теперь мне стало ясно, что в истории моего отца и Вольпина
стихи играли ту же роль, что и фразы типа «Нейгауз сказал,
что…» в истории с Прохоровой. Дело в том, что мой отец, как и
сам Вольпин, не держал эти стихи в секрете от своих друзей.
Однако именно отец их открыто переписывал, и все его друзья
знали, что он восхищается этими стихами и хранит у себя
рукописи.
Таким образом, передавая стихи следователю, стукач создавал
себе неплохое прикрытие, при условии, конечно, что Вольпин
окажется достаточно наивным человеком.
Однако к Есенину-Вольпину применили в тюрьме сразу два
метода воздействия на психику: «метод подставы» и «метод
стандартных фраз». Устоять против этого даже самому
недоверчивому человеку очень трудно. То, что Вольпин и
Прохорова общались друг с другом после освобождения, только
усиливало действие этих приемов. (Вообще, на мой взгляд,
применение подобных технологий привело в конце концов к
созданию нерушимого союза палачей и их жертв.)
Наконец все встало на свои места – отец был оклеветан
совершенно не случайно.
XVII
Сугроб начал таять
Подбирая в 98-ом году материалы в сборник воспоминаний о
своем отце, я отбрасывал чересчур восторженные, а также
невыразительные заметки. А еще не хотел я включать туда
ничего такого, что содержало бы намек на нерешенную
отцовскую «проблему». По этому поводу мы вновь сцепились с
Карпинским, который считал, что такие материалы необходимы
«для объективности».
Ценой хороших отношений с Карпинским мне удалось отстоять
тот состав сборника, который я считал наилучшим. (Что касается
Карпинского, то он потом отыгрался в радиопередаче по «Эху
Москвы», которую я почти целиком приведу ниже.)
Время показало, что мой подход способствовал реабилитации
отца и исполнению его музыки.
Сочинения отца даже допустили на «Московскую осень», чего
давно уже не было.
А по телевизору назвали его «знаковым композитором».
Короче говоря, проблема отца начала таять, как большой сугроб.
