Намаявшись по чужим углам да по чужим дворам, в которых шагнуть да стукнуть лишний раз — упаси Бог, а уж стукнуть да грюкнуть — и подавно, наша большая семья наконец-то обрела собственный угол. Это был небольшой бревенчатый домик с низким потолком, с двумя окошками на улицу, да с двумя — во двор. Вход вовнутрь домика пролегал через тонкостенные холодные сени. Ближе к зиме их утеплили плотным плетнём и обмазали глиной, замешанной на соломе.
Вечерами семья собиралась за единственным столом, освещаемым керосиновой лампой. Чтобы фитиль лампы сильно не коптил, а ещё и с целью экономии керосина, его убавляли, отчего в комнате стоял полумрак.
В семье было трое взрослых да четверо детей. Взрослые — это наша бабушка Мария Васильевна да наши мамы. Дети — это я, мой малолетний родной брат Мишка; двоюродный брат — Толька, почти мой одногодок, и его родной брат Женька, старше нас лет на пять.
Мишка пока ещё спал в люльке, подвешенной посередине комнаты за кольцо, вделанное в потолок прежними хозяевами.
Отцы наши были на войне.
Война до городка, в котором мы жили, не дошла.
Случалось, что немцы прилетали бомбить железнодорожную станцию, однако линия фронта находилась за сотню вёрст.
Однажды совершенно неожиданно для нас, мы, мальчишки, шумно наблюдали, как высоко в небе два самолёта, конечно же один из них наш, а другой — немецкий, крутились, кувыркались, стреляли друг в друга, да так и ушли ни с чем за город.
Сразу же за нашим домиком начинался длинный огород и заканчивался у крутых обрывов оврага. Овраг был излюбленным местом многих наших игр.
По левую сторону от домика находился палисад с густыми зарослями тёрна — с крупными вкусными, созревающими к сентябрю синевато-чёрными плодами. Такого тёрна не было во всей округе. Созревающий, он привлекал внимание не только мальчишек с нашей улицы.
Напротив нас жила многодетная нищая семья. Нищета вынуждала совсем маленьких девочек-сестричек дичиться сторонних глаз, и они почти никогда и никуда не выходили со своего двора, а братья Борис и Витька бывали у нас с утра до вечера.
Наша бабушка Мария Васильевна, пострадавшая от произвола и преследования новой власти и сполна познавшая и беспокойство, и страх, и бедность, и своё бессилие перед её беспределом, тем не менее, не ожесточилась и всем мальчишкам, нашим друзьям-товарищам, прибегавшим к нам каждый день, находила нужное тёплое слово: если они, конечно, не озорничали. Наш двор притягивал мальчишек ещё и потому, что Женька был выдумщик на всякие игры.
