— Матрена Васильевна, — попросил Ваня, — прочитайте нам в избе-читальне плач. Может — вечером. У нас будет теперь неделя Ленина: каждый день про него будем читать или говорить.
— Ванятка, милый! Да ведь я уж все забыла.
— Как же это так? — спросили оба сразу.
— А так: забыла. Теперь уж не получится.
Ребята ушли. Они сели в избе-читальне и старались записать слова Матрены Васильевны. Но это было очень трудно.
А Андрей не находил себе места. Он пришел к Федору домой. Федор все так же сидел и смотрел в одну точку.
— Сидишь? — спросил Андрей. — Я с тобой побуду. Бобылю и в светлый день в хате пасмурно. А сейчас…
— Ну что ж, побудь.
В ту ночь огни на селе не гасли до рассвета.
За окном уверенно и четко проскрипели валенки, а на крыльце тот же скрип стал нерешительным. В избу вошел Сычев Семен. Федор встал, поднял голову в удивлении, будто хотел сказать: «А этот зачем ко мне?» Но он ничего не сказал и сел снова. А Семен, шурша полушубком, устроился на лавке рядом с Андреем и заговорил:
— Тяжко, братцы… Тяжко… — Он долго молчал. Потом еще сказал: — Напиться, что ли, с горя? А? — и повернул лицо к Андрею.
Андрей ничего не ответил. Семен понял это как знак согласия и вытащил из полушубка полбутылки. Он поставил ее на стол и обратился теперь к Федору:
— При таком горе и нам с тобой, Федор, надо выпить… За согласие.
Федор встал. Он смотрел прямо на Сычева, глаза заблестели, уголок губ презрительно дернулся.
— Пить в такой день! — воскликнул Федор. Он выскочил из-за стола, стал против Сычева, прищурил зло один глаз. — Ты… Семен Трофимыч… уходи. Сразу уходи…
— Что ж, можно, — обидчиво сказал Сычев. — К тебе с добром, а ты опять… — и вышел, захватив с собой водку.
Когда ушел Сычев, Федор снова сел за стол, обхватил голову руками и будто застыл, окаменел. И почему именно в этот день было так жаль отца и так без него тоскливо?
А Андрей через некоторое время сказал:
— Зря ты, Федя, Семена выгнал. Такой день… Пить бы не стали. Пусть бы сидел.
Федор промолчал, не пошевелившись.
С этого дня Сычев Семен и Земляков Федор уже не кланялись друг другу при встрече. Семен проходил мимо гордо и, казалось, спокойно. А Федор, встречаясь с ним, злился.
…Прошло два месяца.
Разрыв между Федором и Семеном все углублялся, хотя прямых разговоров между ними и не было. Правда, ходили слухи, что Семен где-то сказал: «Пожалеет Федька. В ноги будет кланяться». А Федор будто бы передал на эти слова: «В ноги? Да ему их скоро подсекут, ноги-то». Может быть, это все — неправда, а слухи такие ходили. На чужой роток не накинешь платок — люди разговаривали.
