Том 1 - Гавриил Николаевич Троепольский

Первые рассказы Г. Троепольского из цикла «Записки агронома» увидели свет в мартовской книжке «Нового мира» за 1953 год, в августе публикация была продолжена. Читающая страна открыла для себя нового писателя, которому суждено было стать одной из наиболее характерных фигур литературного движения последующих лет.

Вслед за очерками В. Овечкина о районных буднях (1952) сатирические рассказы Г. Троепольского подоспели ко времени. А точнее сказать — в них самих уже предчувствовалось новое время, оно уже говорило в них. Тут не хитроумный литераторский расчет оправдался, не счастливое совпадение случилось, тут брала слово, заявляла о своих правах и надобностях действительная жизнь. Г. Троепольский был среди тех, через кого она пожелала и смогла это сделать.

«Удивительно мощное эхо! — писал в ту пору Леонид Мартынов. — Очевидно, такая эпоха»[1].

Поразительно широка география откликов на первую книгу Г. Троепольского (в 1954–1955 годах «Записки агронома» вышли тремя изданиями): о ней благодарно писали центральные, областные и районные газеты — от Карпат до Камчатки.

У книг, рожденных жизнью, народными интересами, действительно мощный отзвук.

Много лет спустя, когда не стало В. Овечкина, «первого вожака на новом пути»[2], Троепольский вспоминал: «Он (Овечкин. — И. Д.) будто распахнул огромным усилием воли дотоле закрытые ворота, куда ринулась за ним целая плеяда новых писателей, каждый со своим голосом, со своим стилем, плеяда не похожих друг на друга талантов…»[3]

В той плеяде наряду с Г. Троепольским были В. Тендряков, Е. Дорош, С. Залыгин, М. Жестев, А. Калинин, Л. Обухова и др.

По-разному сложились их литературные судьбы и взгляды, но тогда они хорошо взаимодействовали и воодушевляли друг друга.

Но более всего воодушевлял их пример Валентина Овечкина: «Читали — пили живую воду. И была внутренняя дрожь… Знаю, какое сердце, волю, убежденность в правоте надо было иметь, чтобы сделать то, что сделал он…»[4] (Г. Троепольский).

В этих словах многое вместилось. Забыть то ощущение живой воды, забыть то начало, сам воздух времени, тот могучий подпор реальной жизни, ее потребностей — значит, не оценить сильнейшего нравственного и социального импульса, вызвавшего к бытию писателя Троепольского.

Но формула критика: «Не писатель сделал его (Троепольского. — И. Д.) гражданином, а гражданин сделал его писателем»[5] — чрезмерно упрощает дело.